«Я всегда в такие моменты… представлял, что меня тут нет. Что это просто тело, а я намного глубже и до меня им никогда не достать, как бы они ни пытались», — прозвучал его тихий серьезный голос у меня в голове, и то минутное сомнение, что овладело мной, развеялось без следа.
— Хана, тебе лучше не смотреть, — произнес Йон, чуть отстав от шедших впереди и показывающих дорогу мужчин.
— Нет, — мотнула головой я. — Я хочу видеть.
— Хорошо, — кивнул мой альфа, а потом беззвучно обнажил когти. Дальше все произошло очень быстро, хотя мне показалось, что я просто смотрю нарезку статичных кадров, отделенных друг от друга толчками моего сердца. Бадди почувствовал угрозу спиной и выхватил оружие, готовясь до конца защищать свою жизнь и не собираясь быть жертвенным агнцем, расплачивающимся за чужие грехи. Удар Йона по его руке был такой силы, что кость с хрустом переломилась пополам, прорвав и кожу, и рукав. Альфа взвыл, инстинктивно дернулся назад, пытаясь прикрыть горло и живот, но было поздно. Вторым ударом Йон разорвал ему шею, и мне даже на мгновение показалось, что я вижу белеющие кости позвоночника в глубине страшной раны, разинутой, как второй рот, уродливый и блюющий кровью.
Дракон сразу понял, что драться бесполезно, и попытался дать деру. Он успел пробежать несколько метров, демонстрируя неплохую форму для своей комплекции, но потом все равно попался. Схватив его за волосы, мой альфа приложил насильника лицом о кирпичную стену с такой силой, что у того нос провалился внутрь и обломки зубов так и брызнули во все стороны. После, развернув его к себе, Йон левой рукой пригвоздил его к этой же стене за шею, а правой… Здесь я уже не выдержала и зажмурилась, но визг Дракона стеклом вонзился в мои уши. Погрузив изогнутые когти глубоко в мягкую плоть, мой альфа несколько секунд медлил, словно давая тому прочувствовать все до самого конца, а потом вырвал то, что когда-то было членом альфы вместе с обрывками внутренних органов.
Думаю, у Дракона не выдержало сердце, потому что его визг оборвался внезапно и резко, сменившись сперва хрипом, а после оглушающей тишиной. Йон отпустил его, и тело завалилось набок. Комок красно-желтых обрывков плоти он швырнул прямо ему на лицо, но промахнулся, и то, что когда-то было предметом гордости и главным стимулом любых решений и поступков альфы, некрасивой кровавой кляксой расползлось на асфальте.
В воздухе висел густой, склизкий запах крови, но почему-то меня даже не тошнило. Я ненавидела насилие в любой его форме, оно всегда было мне глубоко отвратительно, но это не означало, что я собиралась безропотно терпеть, когда кто-то смел обижать моих близких.
И когда Йон подошел ко мне, окровавленный, тяжело дышащий, глядя на меня с тревогой, словно я могла в самом деле оттолкнуть его после того, что увидела, я без слов обняла его, прижавшись к его плечу и ощущая, как чужая кровь размазывается по моим щекам.
Если таковы были правила, по которым они хотели играть, значит так тому и быть. Пришло их время нас бояться.
Глава 7. Золотой ребенок
— Ты думаешь, им можно верить?
Этот вопрос буквально витал в воздухе, но я долгое время не решалась его задать. Слишком боялась того, каким окажется ответ. Или, может быть, просто не хотела, чтобы он прозвучал вслух. Но когда последний отсвет прошедшего дня померк за окном, растворившись в тяжелой волне дождевой воды, что накрыла город, молчание стало почти невыносимым. То самое молчание, которое касается конкретной темы и конкретного вопроса, не преодолимое отвлеченными пустыми разговорами о чем-то другом.
— Вопрос не в доверии, маленькая омега, — покачал головой Йон, стоявший у окна, опершись ладонями на подоконник, и смотревший куда-то сквозь прошитую искрами темноту. — А в том, что должно быть сделано и какой ценой. Они хотят смерти Сэма, а значит Сэм умрет от моей руки. Все к этому и шло с самого начала.
Обняв колени, я смотрела на его чуть сгорбленную широкую спину, и мысли обо всем этом тревожным роем кружились у меня в голове. Кто из нас сейчас был ближе к истине в своих сомнениях и убежденности? Он, твердо верящий в предопределенность их с Сэмом судьбы, а значит невозможность двигаться иным путем кроме того, что вел к неизбежному финалу? Или я, усматривающая во всем лишь столкновение интересов разных сторон конфликта? Стоуны использовали нас для достижения своих целей, но и мы использовали их для того же. Проблема была лишь в том, что мне пока не удавалось убедить себя, что мы с ними находимся наравне в этом противостоянии и можем льстить себя надеждой, что сумеем в случае чего мгновенно сориентироваться и повернуть ситуацию в свою пользу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Иногда я почти завидовала своему альфе. В прошлом году, когда я прониклась верой в то, что наши с ним метки значат что-то важное для нас обоих и что мы встретились не для того, чтобы бесславно погибнуть в грязных клетках или на потеху каким-то толстосумам, мне действительно на какое-то время стало гораздо легче. Ощущать, что у всего есть смысл и цель, было успокаивающе. Словно я просто маленькая лодочка, что плывет по течению и точно знает, что в конце реки ее ждет уютная пристань, а не водоворот или подводные рифы. Тогда это помогло мне собраться с силами и спасти нас обоих, когда никто, включая самого Йона, уже не верил, что это возможно. Но с тех пор прошло много времени, и большинство тех событий уже успело благополучно стереться из моей памяти, о чем я нисколько не сожалела. Как бы мне хотелось снова ощутить ту несгибаемую волю и уверенность в том, что мы со всем справимся, потому что иначе и быть не может. Однако все, что я чувствовала сейчас, это удушающую тошнотворную тревогу. И пусть все выглядело так, словно у нас нет возможности и права отказаться, я не могла избавиться от мысли, что мы сами охотно лезем головой в петлю.
— Но что будет после того, как ты его убьешь? Где наши… гарантии? — не выдержав, спросила я. — Что помешает им просто… избавиться от нас?
— Думаешь, эта идея не приходила мне в голову? — хмыкнул он, повернувшись ко мне лицом, присев на подоконник и сложив руки на груди. — Это самый очевидный вариант развития событий, и мы с ним оба это прекрасно понимаем.
— Все еще думаешь, что сможешь переиграть его? — спросила я, нахмурившись.
— А ты все еще во мне сомневаешься, маленькая омега? — качнул головой он.
— Я вспоминаю то, через что мы прошли, и… ты не можешь отрицать, что чаще всего нам просто везло. Мы выжили, потому что метка исцеляла наши раны. Мы выжили, потому что Николь пожертвовала собой ради нашей свободы. Мы выжили, потому что у нас были друзья и потому что нам было к кому обратиться за помощью, — проговорила я.
— Это… один способ смотреть на вещи, — подумав, согласился альфа, а потом подошел к кровати, на краю которой я сидела, скрестив ноги, и опустился перед ней на корточки, взяв меня за руки. — Есть и другой, Хана. Мы выжили, потому что были сильными и смелыми. Потому что не могли не выжить. Все это — метка, везение, помощь друзей — приходило к нам именно тогда, когда было нужно. И значит обязательно придет еще.
— Полагаться на удачу и на то, что у абстрактной судьбы есть для нас какой-то план, это так самонадеянно! — не сдержалась я. — И это хреновый план, если в нем приходится страдать тем, кого я люблю. Думаешь, то, что произошло с Медвежонком, тоже часть плана? Если так, то Вселенная может катиться куда подальше вместе со своим грандиозными замыслами! Никакие планы, предназначения и космические предопределенности не стоят страданий одного-единственного мальчишки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Думаешь, мне нравится думать, что Никки сейчас в плену у этого психа, что держит ее и ее сына в заложниках где-то на другом краю света? — немного более резко, чем, вероятно, собирался, уточнил альфа. — Думаешь, я не вспоминаю о ней каждый гребаный день и не чувствую вину за то, что не уберег ее? Думаешь, мне это нравится — осознавать, что для продолжения моего пути она должна была пострадать?