издал «распоряжение по совокупности данных». И запустил его по самой длинной (и прибыльной для всех участников) административной цепочке.
Иван Петрович даже запел от радости, а потом вдруг уронил голову на руки и проплакал до рассвета.
Апофеоз непонимания и торжество непостижимости
— Итак, — обратился я к политологу, — сейчас мы как никогда нуждаемся в вашем комментарии. — Объясните нам, что это было?
— И, если можно, человеческими словами! — взмолился отец Паисий.
Политолог налил себе (неспешно) крепкого кофе, принюхался (сладко), шепнул (вдохновенно): «Бразильский, любимый», и стал поэтически глядеть в окно, наслаждаясь своей властью. Попивая кофе, он отставлял мизинчик, как кустодиевская купчиха. Молчание оскорбительно затягивалось.
Поскольку отец Паисий призвал нас к смирению, мы смогли перенести издевательскую паузу и томный взгляд за оконце. Наконец политолог одарил нас вниманием и заявил, что Натан, как все лидеры, обладал предчувствием желаний масс, и потому был противоречив, как противоречивы массы.
— Плюс к тому, совершенно очевидно, что Натан чувствовал подсознание каждого человека, потому он так легко завоевывал доверие в частных беседах, — напомнил о ценности своей науки психолог.
— Идеальные политические качества! — вернул утраченную инициативу политолог, но был перебит богословом.
— Не забывайте о еноте, мои дорогие, — сказал он назидательно. — О надмирном не забывайте.
— Вы уже достали нас с этим надмирным! — возмутился было отец Паисий, но прикусил свой грешный язык.
— Таким образом… — упрямо продолжил политолог, и тут даже далекому от научных интриг батюшке стал очевиден его план: он окончательно решил сделать политику вершиной и смыслом деятельности Эйпельбаума, не позволив никому из нас внести значительный вклад в исследования. Все линии действий Натана, все события его жизни он хотел подвести под свое ведомство и стать нашим главным аналитиком, и защитить докторскую, и написать нашу книгу в одиночку, и получить известность и десятки учеников.
Заметив, что борьба идет за кусок научного пирога, батюшка расстроился, ведь он стремился найти истину, а не потонуть в научных интригах. (Отец Паисий нравился мне все больше).
Я увидел, как сжали кулачки коллеги политолога, у которых из-под носа уводили золотоносную жилу. А политолог продолжал мошенничать, сохраняя вид человека, ищущего истину, а не выгоду: если в начале исследований он лицемерно заявлял, что ищет компромисс, то теперь уже не скрывал своей чудовищной воли к власти.
Незаметно от политолога я подмигнул коллегам: мол, пусть говорит, нам необходимо знать его компетентное мнение, а с его самомнением разберемся позже и со всей строгостью. Коллеги поняли и поддержали меня.
Политолог, принимая отсутствие сопротивления за капитуляцию, сострадательно обратился к отцу Паисию:
— Знаете ли вы, что является первопричиной всех кремлевских решений и антирешений?
— Господи, — простонал батюшка. — И такое еще есть? Анти-решения?
Политолог обратил многомудрый взор на священника, оценивая, способен ли тот к постижению нового термина, но, покачав головой, решил не метать бисер. По крайней мере, весь свой бисер решил не метать.
— Это… Ладно, это поймете в процессе, — снисходительно произнес он. — Пока я прошу вас принять во внимание такой политологический термин, как загогулина. Это альфа и омега российской политической практики.
И политолог замолчал, прихлебывая бразильский кофе.
— И! — вскричал астрофизик.
— Что и? — пожал плечами политолог. — Вы, например, знаете, что за время моего общения с высшим чиновничеством я насчитал шестнадцать градаций между «да» и «нет»?
— Теперь знаем, — отозвался астрофизик. — Но мы по-прежнему…
— Хорошо, — политолог поставил чашку на стол с какой-то чрезмерной, даже символической решительностью. — Давайте я расскажу вам сагу.
— Сагу нам расскажете, да? — ласково полюбопытствовал психолог.
— Сагу. Вам. Да.
— А мы уж расстроились: неужели, думаем, не будет саги? Ведь именно сагами славна политология.
Политолог царственно проигнорировал выпад психолога. Он вальяжно расположился в кресле. Закинул ногу за ногу, для присвоения себе живописности отнял трубку у богослова и произнес:
— Я бы назвал ее…
Сага политологаВеликий путь великого приказа
Итак, поручение — «немедленно остановить Натана!» — получили придворный повар, конюх и сыровар.
Сыровар и повар, польщенные и перепуганные, провели в ажиотаже несколько дней, прежде чем осознали, что совершенно не понимают, как исполнить высочайшее повеление. А конюх даже не смог уяснить, о чем, собственно, говорил Иван Петрович. Ведь конюх всю жизнь проводил с лошадьми, а также на просторах, где ни трава, ни ветер ничего не знали о Натане. Он проскакал на коне несколько дней, пока не доскакал до речушки Сявы, где — как записано в уголовном деле, возбужденном после пропажи конюха — «простыл даже его след». В деле также отмечено, что часть приказа Ивана Петровича — «увидеть лес» — конюх перед исчезновением все-таки исполнил.
А приказ продолжил царственный путь по этажам власти. Он передавался из одних служебных уст в другие, переселялся из циркуляра в циркуляр, дополнялся новыми формулировками, утяжелялся подробностями, над ним возникали начертанные начальниками разнообразных ведомств резолюции: «Немедленно исполнить!», «Доложить о результате в кратчайшие сроки!», «Использовать маскировочные системы номер три и шестнадцать». Когда приказ, спущенный с высшего этажа, дошел до этажей первых, это уже был грандиозный том, где сообщалось о множестве проведенных операций. В конце тома располагался финансовый отчет о получении и расходовании средств. Но сам приказ, разумеется, исполнен не был.
Русское политическое болото
— Если вдуматься, то сагу следует назвать не «путь приказа», а «путь тишины», — задумчиво произнес политолог, потягивая трубку богослова. — Ведь то, что начальник услышал из спальни первого лица, было тишиной, полной и абсолютной. Мертвящей, я бы сказал. Именно она и распространялась, именно она и воздействовала и, в конечном итоге, привела к тому, к чему и должна была привести.
— К чему же? — воскликнул психолог.