вашего недоверия.
И енот, печально опустив хвост и голову, сошел с трибуны. На покинутое Тугриком место заступил Натан. Был он благостен, но и суров. Все заметили: Эйпельбаума огорчило недоверие Собрания к Тугрику.
— Объявляю вас запасной Россией, которая должна сейчас уйти в тень, чтобы не истечь кровью в неравной борьбе с врагом. Погодите. Дайте время. Я столкну все деструктивные элементы, они вцепятся друг другу в глотку, один гад сожрет другую гадину, и, обессиленный схваткой, ляжет у наших ног. Пока я буду стравливать гадов, прошу вас прислушаться и исполнить мой настоятельный совет.
Натан остановился, чтобы дать публике возможность поинтересоваться, какой совет он намерен дать.
— Так каков ваш план? — в голосе председателя челябинского отделения клокотало нетерпение.
— Он поначалу вызовет у вас отторжение, и мы отнесемся к этому пониманием, — уверил Собрание Натан.
— С полным пониманием! — вскочив и схватившись лапками за спинку кресла, подтвердил с первого ряда енот.
— Затянулось предисловие! — выкрикнул председатель псковской организации, и его поддержали угрожающими аплодисментами.
Внимательно и сурово оглядев зал, словно оценивая коллективную готовность к правде, Натан внушительно произнес:
— Прикиньтесь безопасными дурачками.
Тишина сковала зал. Но ненадолго. Хлопнуло сиденье о спинку кресла — вскочил с места закоренелый либерал, лидер партии «Апельсин». Этот яркий поступок был впоследствии отмечен СМИ: ведь столь стремительных телодвижений Легенда Собрания не совершала с времен демократических реформ девяностых годов прошлого века. (Примечание редакции: Впоследствии лидер «Апельсина» уделит этому бунтарскому жесту целую главу в своих воспоминаниях, которые названы столь же бескомпромиссно, сколь бескомпромиссен их автор: «Платок Дездемоны: как нас душили»).
— Наряжайте летом елочки, а зимой свистите в протестный свисток! — вскричал с места Тугрик, оборачиваясь к залу и поддерживая Эйпельбаума одинокими хлопками. — Это успокоит вашу совесть и расшатает режим с помощью иронии.
— Они помешались! — вострубил старейшина демократического движения, бодавшийся еще с советским дубом. — Оба!
— Это невыносимо! — простонал кто-то слева.
Натан был печален, но непреклонен. Ведь за ним стояли миллионы последователей, а прекрасные мечты либералов разделяло лишь три маргинальных процента нашего всегда чем-то воодушевленного населения.
— Мы не имеем права бросать вас в пламя, — убеждал Натан членов Собрания. — Когда оно угаснет, мне будет больно обнаружить на пепелище и ваш прах. Поймите наконец, как неразумна, как расточительна и преступна открытая борьба. Разве мы дети? Мы политики.
— Но вы сами! — взволнованно крикнул с места председатель самарского отделения, — Сами вы разве не ныряете в пламя? Или для вас это не пламя?
— Что-то здесь не так! — пробасил председатель дальневосточного отделения.
— Увы, я не имею права говорить всего, — тихим голосом отозвался Натан, — но поверьте: весь я не сгорю.
— Заговоренный, что ли? — раздался голос с Камчатки (поскольку принадлежал руководителю отделения из Петропавловска-Камчатского).
— А хоть бы и так! — вступил обиженный енот. — Дайте ему возможность протаранить стену и воспользуйтесь плодами разрушений! А не гибнете в процессе, как… Не скажу кто! Что мы такого просим плохого? — в голосе енота задрожали слезы. — Мы к вам со всей душой! А вы…
— А я им верю, — медлительно и величаво произнес известный питерский правозащитник. — Сейчас — верю. Мы сразу же заметим, если они перейдут нравственные границы. Заметим, если они окажутся засланцами. Тогда мы выпустим заявление, где и осудим их всем Собранием.
— Выпустите и осудите, если вам это так уж нравится, — оскорбился Тугрик.
— Простим еноту горячность, — улыбнулся Натан Собранию. Собрание наконец-то улыбнулось в ответ, и Эйпельбаум раскрыл детали плана: — По моей просьбе и в моем дизайне протестные свистки уже изготовили. Они выполнены в виде сталинской трубки. Елочные игрушки тоже исполнены иронии и насмешки. На них изображены уничижительные карикатуры на власть имущих. Этими игрушками летними ночами — я подчеркиваю — летними ночами вы станете украшать уличные деревья, елки и сосны.
— Рекомендую также наряжать и тополя, — все еще обиженно буркнул Тугрик.
— Идея вполне рабочая, — согласился Эйпельбаум.
— Вас, протестующих таким образом, примут за безопасных фриков! — не удержал крик Тугрик. — А вам только этого и надо! Как же вы не понимаете?!
После часа пламенной дискуссии либерально-демократическое собрание начало проникаться изощренным планом Эйпельбаума. Воспользовавшись этим, Тугрик, как расшалившийся Санта, стал бегать по залу и рассовывать из гигантского мешка протестные свистки, иронические елочные игрушки с карикатурами и брошюру с названием «План отдаленных действий по свержению власти».
Наступил вечер; за окнами похолодало, но в здании было жарко: это схлестнувшиеся стратегии высекали искры и согревали Собрание. Еще пять часов прошло в жарких дискуссиях и неистовых спорах. Наконец енот и Натан убедили оппозицию преисполниться ядовитой иронии в ожидании победы. План по временному уводу либерально-демократической оппозиции в комическую тень был принят. Конечно, не единогласно: состоялось несколько демаршей и импровизированных акций протеста. Два региональных руководителя, в том числе неистовый челябинец, покинули зал.
Тугрик прослезился вновь. Приобняв Эйпельбаума, енот простонал ему в плечо: «Не единогласно, Нати… Какая все-таки отрада этот плюрализм!»
И енот торжественно затянул гимн Евросоюза. Собрание подхватило. Некоторые засвиристели в протестные свистки: в свободолюбивых трелях звучала мечта о свержении тирании.
Представитель московской либеральной молодежи, игриво настроенный хипстер, повесил на спину старейшины Собрания, лидера партии «Апельсин», ироническую елочную игрушку и сделал памятное фото. Старейшина ничего не заметил: он писал мемуары.
Так закончился митинг свободы.
Повар, конюх, сыровар
А в Кремле шло брожение и развивалось расстройство. Начальник президентской администрации не знал покоя, а также сна.
События происходили устрашающие, но более всего начальника пугала тишина из главного кабинета.
Ворчания не было.
Ночью начальник администрации прокрался под дверь спальни первого лица, но не услышал даже храпа. А ведь ему было прекрасно известно: час назад к дверям спальни припадал министр обороны и слышал храп, и делал выводы, и ушел вдохновленным. (Министр обороны уловил в мотивах храпа приказ