нужны. Стебуны-комментаторы. Их сейчас и толпа, и правители, ух, как настырно требуют. А шуты… Суровая даль, за их кривлянием проступает. Короче! Трагический шут – предвестник перемен. Вспомни, Осипа Гвоздя, вспомни Грозного Ивана.
– Грозный тут – мимо кассы: у нас ведь все назад двинуться хотят, а не вперёд, как царь Иван хотел. Потому и правителю нынешнему не позволяют глубоко-обновляющих перемен произвести. Думают, вернёмся к СССР, и всё само собой образуется. А ведь государство – не ванька-встанька! Само по себе ни упасть, ни встать не может!
– Оно, конечно, зря правитель возле себя клоунов тупо-мутных держит. Не клоунская развязность, а взгляд шута-прозорливца ему нужен. И опять же: цирк-театр шутовской нужен! Плюс цирко-парк зверей, которые не в клетках, а на воле, среди огромных пространств существуют. И как раз парад шутов послезавтрашний подтолкнёт нас к цирку-театру общественно-публицистической пародии!
– Терёнчик, душка! Забыл нашу с тобой установку? Пародия – это любовь. И в первую голову – любовь к смеховому образу. Ну, ладно политиков и политику обсмеёшь. Но ты, чую, Бога и ангелов его собираешься пародировать! Так это уже бывало в революционные времена. И что вышло? А?
– Не Бога! А ложные устремления современной жизни, которая в каторжные тесные колодки наши ноги забила и смотрит, как мы по белу свету шкандыбаем! Колодки эти – прогресс и свобода. Тут всё, тупик! Потому как, чем больше прогресса, тем меньше свободы! Ты, блин, пойми! Правители меняются, власти исчезают, появляются. Но жизнь, по сути своей, во все века одна и та же! Сука продажная и всех сдающая! Вот темка для трагического шута. Взять меня. Из антрепризы вышибли, подходящей работы нет. А кто виноват? Я сам? Окружающие? Господь Бог? Нет, не они. И врага явного, словно бы нет! Как говорится: так жизнь сложилась. Но ты, Самоха, знай! Враг незримый, смертельный – сама наша жизнь. Создатель вдул в нас душу, а жизнь от Него отпавшая, – казнит и убивает. Не смерть убивает: жизнь! А смерть, наоборот, по-своему оживляет, к иной, справедливо-праведной жизни нас толкает!
– Ты, Терёшечка, говори да не заговаривайся. Что ты, что ты, что ты!.. Давай лучше вместо слов про жизне-смерть сценку тут разыграем.
– Разыграем. Только позже. Ты вот ещё чего, Самоха, запомни. Клоун на престоле – зло. А шут рядом с правителем на шутовском, рядом стоящем престоле, – предупреждение! Я и стремлюсь живым предупреждением стать. Дурачеством своим мозги правителю перевернуть и на другие рельсы поставить! Но тут, как назло, некоторые псевдо-шуты правителями себя возомнили: что в Европе, что в Америке. Беда, беда за ними облаком собачьей шерсти несётся, четырёхметровыми мышиными крыльями машет!.. Короче. Клоун – паскудник. Шут – спасатель.
– Ладно, кончай философией брызгать. Расскажу тебе, ёксель-моксель, анекдотишко. Учит Абрамович украинскую историю и тут…
– Да пошёл ты со своими анекдотами! Я ещё не досказал. Жизнь не только враг, – она ещё и обезьяна! Как бы это сказать… Злой насмешник над всем, что свято! Это зачем так устроено? Бог – одно, жизнь – другое. Вот вопрос так вопрос. Знаю одно: как противовес жизни-кривляке – древнее шутовство и возникло! Обсмеять не Бога, не святость, а саму жизнь, которая изо дня в день, красным обезьяним задом нас дразнит.
– А тогда давай прямо сейчас вышутим жизнь обезьянью. Авось, на тебя глядя, надорвёт она животики от хохота и в покое оставит!
– Вышутить бы неплохо. Только тут историйка свежая нужна. А у нас все истории «с бородой». И потом: русский шут – он ведь другой: не лучше и не хуже шута европейского. Просто – другой! Ему не хочется жизнь уничтожать. Даже самую затюканную, заплёванную. Его удел: следовать за обезьяной-жизнью, водить, когда получится эту образину на верёвочке, а не душить её. Обсмеивать, но не ставить с ног на голову. И при этом держать смех свой в оболочке грусти. Но самое главное в русском шутовстве, не развлекуха: в нём гениальная мысль должна быть скрыта!
– Ну, вот тебе история для сценки гениальной. Поехал Зеля на фронт и там обделался.
Самоха выжидающе смолк, Терёха сник и сквозь пелену задумчивости прозевал миг, когда в кафе появился Базиль Дергач:
– Вот ты где, Терентий. А я тебя обыскался. Поразительно! Ты зачем разрешение на парад остолопов выклянчил? Я в разрешённом шествии участвовать не буду!
– Так ты ж и не остолоп вроде. И в шуты тебя никто не записывал.
– Такое шествие – подарок властям. Они сразу трубить начнут: мы, мол, всё разрешаем, у нас, мол, свобода. Я конкретный противник любой власти. И в первую очередь, русской. Или, если хочешь – российской. Меня теперь так сокращённо и зовут: ПРуВ. А тебе, Терентий, если ты ещё не понял, сообщу – русским вообще нельзя давать власти. Никакой. Ни над чем. Потому что у них у всех на лбу высечено – под-чи-не-ни-е! Поэтому я буду протестовать против вашего шествия одиночным пикетом.
– Ну, протестуй, нам-то что?
– Это ты сейчас так говоришь, а потом преследовать меня начнёте.
– Кому ты нужен, мозгоклюй!
– Вы – душители правд и свобод! На самом деле вы не парад шутов затеяли, а, конкретную поддержку властям оказать хотите.
Терёха насупился, Дергач этого не заметил, стал воспаляться дальше:
– Вот вы тут сидите, чаи с ликёрами хлещете, а там, на улицах, власть конкретные ужасы творит!
– Ну и чего такого она сегодня сотворила?
Недовольный тем, что ПРуВ оборвал беседу с Самохой, Терёха попытался нащупать рукой маротту, не нашёл, взял в руки чайную ложку, согнул, разогнул, кинул на стол.
Смазливый на личико, но тельцем какой-то сухо-задроченный, Дергач аж подпрыгнул на месте:
– А ты не знаешь? Закон о легализации коррупции сегодня вышел!
– Брось, заливать!
– А! Так ты выгораживать их вздумал? Amazingly! Поразительно! Тебя за сколько купили?
Терёха встал, вывернул карманы.
– Видишь, баран, в карманах пусто.
– Значит, на счету и на карте полно. Точно знаю: денежки из клоунов своих тянешь! Но я не про поборы. Что взято – то свято! Деньги вообще святое дело. Взятки тоже. Но получать их можно только от достойных властей и предлагать им же.
– Ага. Значит, ёкскль-моксель, есть-таки достойненькие? – Самохин журчливый голосок вывел Дергача из себя.
– Молчи, понаехавший! Благородная и достойная власть есть, она де факто, существует!
– На небе?
– Не на небе, у нас, на земле. Только в другом полушарии. Я об этом давно статью написал. Если одну часть шарика как следует выскрести – вторая заживёт припеваючи.
– Ну, хватит. Топал бы ты отсюда, мил-человек.
– Я-то уйду. А вот вы