Я вопросительно приподнял бровь, услышав, как резко оборвались ее слова.
— Ты что?
Она вздохнула и подняла глаза, чтобы встретиться с моими.
— Мне очень, очень нравится, что ты рядом.
— Мне тоже нравится быть рядом, — тихо ответил я, глядя на нее сверху вниз и крепко держась за свои книги и сумку с продуктами.
Я чувствовал себя ребенком, который нес свои вещи домой из школы и смотрел на самую красивую девочку в классе. Это был момент, переломный момент, и я знал это, несмотря на то, что никогда в жизни не имел настоящего момента. И дело было не в отсутствии опыта общения с противоположным полом. Я был далек от неопытности, далеко не девственник. Но мой опыт общения с девушками был связан с тем, чем я занимался раньше. Они были со мной не ради того, чтобы быть со мной. Девчонки были со мной ради связей, ради того, что я мог им дать. Честно говоря, оглядываясь назад, я не уверен, что хоть одна из этих девушек любила меня по-настоящему. И мне никогда не приходило в голову, как это чертовски грустно — до тех пор, пока не оказался в этом моменте. Я смотрел на Рэй-Рейн, сжимал в руках сумку с продуктами и книгами, и думал, так ли мягки и гладки ее волосы, как кажется.
— Я просто не хотела, чтобы ты нас отрезал или… не знаю… пожалел о том, что оказался здесь, или что-то в этом роде.
Я не мог не рассмеяться, глядя на небо и думая о том, чего она не знала. Смущающие вещи. Вещи, которые я никогда бы не рассказал ни ей, ни кому-либо другому, если бы не этот странный поворот событий.
— Что смешного? — спросила Рэй, немного защищаясь.
— Ладно. Я собираюсь рассказать тебе кое-что, что, возможно, прозвучит странно, но выслушай меня.
Она нахмурила брови и кивнула.
— Хорошо…
— Итак…
Я прочищал горло, когда пакет с продуктами начал выскальзывать из моей руки. Поднял его обратно, размышляя о некоторых письмах, которые так никогда и не отправил, но хранил в качестве своеобразного альбома.
— Знаешь что? Подожди. Оставайся здесь.
Я поспешил мимо нее в сторону своего дома, пока Рэй нервно проговорила:
— Эм, ладно…
Я неловко удерживал книги и сумку, пока рылся в кармане в поисках ключей. Нужно было действовать быстро. Мне не хотелось, чтобы Рэй проводила слишком много времени, гадая, что за безумное дерьмо происходит после того, как она только что сбросила на меня бомбу.
«Ни хрена себе. Не могу поверить, что это происходит прямо сейчас», — подумал я, бросил все на стол и побежал в свою спальню, где встал на колени на пол и вытащил из-под кровати коробку.
В ней лежала пачка писем, которые я написал девушке, существовавшей по большей части в моей голове, представляя, какие невероятные вещи она могла бы совершить после того, как я спас ее от насилия, которое никогда бы себе не простил, если бы позволил ему произойти под моим присмотром. Достал эти письма и впервые за несколько месяцев взял их в руки, не в силах поверить, что человек, которому я их написал, стоял прямо на улице. Но колебался лишь мгновение, прежде чем поднялся на ноги и выбежал обратно через парадную дверь, где обнаружил ее, все еще ожидающую у своих ступенек.
— Хорошо, — сказал я, крепко сжимая письма в дрожащих руках. — Итак, когда меня заперли, у меня никого не было. То есть у меня было несколько друзей внутри, но из прежней жизни у меня не было никого. Ни одному человеку не было до меня дела. Черт, даже моя собственная мать навестила меня всего два раза за все время, пока я там находился.
Лицо Рэй вытянулось от нахлынувшей грусти.
— Она видела тебя всего дважды… за девять лет?
— Да, — просто ответил я, боясь, что если скажу что-то еще, то обида, злость и все остальное затмят то, что мне нужно было сказать.
— Боже, это ужасно.
— Да, ну, ты никогда не встречалась с моей матерью… или… я так не думаю…
«В другой раз, придурок. Скажи ей то, что тебе нужно сказать».
— В общем, мне не с кем было поговорить, кроме ребят, которых я знал в «Уэйуорде», вот что я хотел сказать. Ни писем, ни телефонных звонков, ничего. И это было отстойно. Было одиноко, и я ненавидел это. Я ненавидел…
Я отвел взгляд и уставился на Элевен, сидящего за дверью. Он ждал, когда я перестану быть неуклюжим дураком и накормлю его.
— Я ненавидел себя за то, что был таким неудачником, что никто даже не хотел поддерживать со мной связь. И ненавидел, что обидел всех, кому когда-то был небезразличен, или что они умерли — или и то, и другое.
— Но однажды ночью, лежа на койке, я начал думать об этой девушке…
Снова посмотрел на Рэй, с трудом веря, что это она. Невозможно поверить, что она здесь, прямо сейчас, смотрит на меня, все эти годы спустя. Как, черт возьми, я не замечал этого раньше? Единственный человек, которому не причинил ни малейшего вреда.
— И мне стало интересно, что с ней случилось, куда она ушла, что сделала со своей жизнью… Подумал, что, возможно, она — единственный человек, на которого я оказал положительное влияние, и, возможно, она — единственный человек, который когда-нибудь вспомнит обо мне и вспомнит, каким хорошим я был.
Рэй смотрела на меня с необъяснимой силой и грустью, пока я сжимал в руках пачку писем, скрепленных резинкой. Она стояла там, застыв, прижимая книгу к груди, словно боялась отпустить ее, сделать что-нибудь еще, кроме как смотреть и ждать, затаив дыхание.
— Итак, — я поднял пачку в одной руке, — я писал ей письма. Всякий раз, когда мне было что сказать или что-то случалось, я писал эти письма Рейн, думая, что она никогда их не прочтет, но это было прекрасно. Просто с ней было о чем поговорить, даже если она существовала только в моей голове. Как… воображаемый друг.
Губы Рэй приоткрылись с тихим выдохом, когда она подняла руку, в которой не держала книгу, и нерешительно потянулась, чтобы взять у меня скрепленные письма.
— Ты… написала их мне?
Я кивнул, затем хихикнул, преодолевая приступ смущения.
— Я же говорил, что это странно.
— Нет, — покачала головой Рэй, глядя на верхний конверт и читая «Рейн», написанное моим дерьмовым почерком: — Я… я просто не могу поверить, что ты вообще помнил, кто я такая. Это было так давно…
— Да, так и было.
Она подняла глаза от писем и посмотрела на меня, ее губы изогнулись в непонятной улыбке. Затем Рэй спросила:
— Ничего, если я их прочитаю?
Было нереально осознать, что она вообще держала их в руках, не говоря уже о том, что ей интересно их прочитать, но я кивнул.
— Конечно. На них ведь написано твое имя, не так ли?
Рэй глубоко вздохнула и кивнула, прежде чем махнуть через плечо свертком, который держала в руке.
— Мне, наверное, следует…
— Да, — сказал я, вспомнив, что у нас обоих есть жизнь, к которой нужно вернуться. Ну, знаете, кот и ребенок, которых надо кормить. Душ, который нужно принять. Книги, которые нужно читать. Красивая девушка, о которой нужно думать.
— Я… — отступила на шаг к своему крыльцу Рэй. — Увидимся завтра?
— Завтра.
«И послезавтра, и послепослезавтра…»
«Надеюсь».
Она улыбнулась, прижимая к груди письма и книгу.
— Хорошо.
— Спокойной ночи, Рэй.
— Спокойной ночи, Солджер.
Я неохотно повернулся, чтобы вернуться в свой дом, где Элевен уже вышагивал и радовался перспективе наконец-то поужинать. И слушал, как Рэй начала подниматься к своему дому, где Ной, несомненно, ждал внутри со своей бабушкой, как он делал это каждый день после школы. Вероятно, он, как и Элевен, задавался вопросом, какого черта она так долго ждет, и, возможно, даже выглянул на улицу, чтобы посмотреть, как мы разговариваем. Я чувствовал себя немного виноватым за то, что не поздоровался с ним тоже, но…
— Эй, Солджер?
Я быстро повернулся, прежде чем спустился по своим прогнившим, искореженным ступенькам, и поспешил к ней, чтобы встать у подножия ее крыльца.
— Да?
Рэй стояла в двух шагах от меня, почти на уровне глаз, благодаря ступенькам, дававшим ей дополнительный рост. У нее перехватило дыхание, когда она так пристально посмотрела на меня, и у меня тоже. С этого ракурса Рэй выглядела по-другому. То есть, она всегда была красивой, но, блин, вот так…