Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

Там, развалясь, лежал рябой, нахального вида оборванец с рваными ноздрями и выжженным на лбу клеймом «Вор».

– Тебе чего надо, милейший? Ты почто здесь лег? – сухо осведомился Емельян, внутренне готовясь к драке. Он понимал, что так просто непрошенный визитер не уступит.

– Пшел отсюда, скотина! – презрительно глянул на него клейменый босяк. – Я здесь еще до твоего поселился, место пригрел. На допрос в канцелярию меня выдергивали… А теперь вот пришел.

– Ну и что с того? Коль ушел, значит, место свободное, я и занял, – рассудительно сказал Пугачев. – Ну-ка, освободи нары, почтеннейший, не то тебе худо будет. Не доводи до греха.

– Что, ты меня пужаешь?! Меня? – вскочил на ноги оборванец и кинулся с кулаками на Пугачева.

Тот, недолго думая, заехал неприятелю в зубы. С размаху, что было духу. Оборванец захлебнулся собственным криком и кровью, широко взмахнув руками, упал на пол, но быстро вскочил на ноги и вновь яростно бросился на Пугачева. Изловчившись, врезал тому кулаком под дых, а когда Емельян, глухо охнув, согнулся чуть ли не пополам, ударил сжатыми в замок кистями рук по затылку. На помощь своему из глубины камеры ринулось еще несколько отчаянного вида босяков.

Быть бы Емельяну биту до полусмерти, а то и совсем живота лишиться, если б не яицкие казаки, которых тоже предостаточно было в камере. Видя, что одному ему с бандой острожных головорезов не справиться, Пугачев зычно, на все помещение заголосил:

– Эгей, братцы-станичники, казаков бьют!

Услыхав знакомый призыв, больше дюжины яицких, скучавших перед тем у окна, на самых лучших местах, дружно вскочили на ноги и, засучив рукава теплых зимних чекменей, ринулись на выручку Емельяна. Завязалась короткая отчаянная потасовка. Зарвавшихся босяков оттеснили к самым дверям, кое-кого уложили на пол точными ударами кулаков, кое-кому посчитали зубы, так что их потом пришлось сметать в угол веником. Остальные испуганно разбежались по дальним углам камеры.

Пугачев с благодарностью пожал несколько протянутых рук своих избавителей, назвал свое имя.

– Тю, Емельян Иванов говоришь, Пугач? – весело крикнул один яицкий. – А энто не ты ли квартировал надысь на Таловом умете у Ереминой Курицы, а посля в Яицком городке подговаривал деда Пьянова с казаками в Турцию всем войском утечь? Ты?.. Я много за тебя слышал, пока от старшин по степям скитался.

– Что знаешь, казак, молчи, посля покалякаем, тута не след, – многозначительно промолвил Пугачев, опасаясь, как бы яицкий молодец не припомнил ему самозванства. Вдруг знает он от Дениса Пьянова, что называл себя Емельян Петром Федоровичем Третьим, императором Всероссийским?

Казаки, весело переговариваясь, обсуждая детали произошедшей потасовки с босяками, шумно занимали свои нары. Пригласили к окну и Пугачева.

– Откель будешь, служивый? – спросил его по виду старший казак, степенно оглаживая ладонью седоватую бороду. – Говор у тя не наш, не яицкий. Но по замашкам – казак. Добрый казак, причем. С туркою воевал, небось?

– И с туркою воевал, и с пруссаками, и с чеченцами на Кавказе, – охотно ответствовал Пугачев. – А родом я из слободы Ветки, что в Польше. Так в паспорте записано. Шел на поселение в Синбирск, да вишь, взят был властями по поклепу недоброго человека, крестьянина Филиппова.

– Знаем, слыхали, – сказал старый казак. – В Ветку и наши яицкие многие подались, кто в бегах с прошлого года обретается за бунт в Яицком городке. Там, за границею, в Польше легко под другим именем записаться. Перешел польскую границу и стал враз другим человеком! Был Петров, а превратился в Сидорова, польского уроженца. Ловко придумано!

– А вас за что взяли, дедушка? – почтительно поинтересовался Пугачев.

– За смертоубийство немца генерала Траубенберга и атамана Тамбовцева со старшинами, – ответил старик. – Мало мы их в прошлом году порешили, казакам житья теперь от старшин нет. Не знают, куда и деваться: хоть в Турцию к султану, хоть в Персию к шаху, хоть к самому сатане в преисподнюю, лишь бы отсюда подальше… Что думаешь об этом, друг Емельян?

– Молитесь, дедушка, авось и услышит Небесный Отец ваши молитвы, снизойдет к сирым и униженным, – посоветовал Пугачев.

На следующий день его заковали в тяжелые, тридцатифунтовые ножные кандалы, на руки тоже навесили «железы», правда, наполовину легче. Посадили в крытую арестантскую кибитку с зарешеченными окнами и под усиленной охраной, как важного преступника, отправили в Синбирскую крепость.

3

В Синбирске, в провинциальной канцелярии Пугачеву был вновь учинен строгий допрос с пристрастием, на котором он подтвердил свои прежние признательные показания. Рассказал, как подговаривал яицких казаков бежать всем войском в Туретчину на Кубань, обещая каждой семье по двенадцати рублей на дорожные расходы и на обустройство на новом месте.

Пока два гарнизонных солдата – старики-инвалиды, – сняв черные форменные треуголки, кряхтя расписывали плетьми оголенный зад Пугачева (спина еще не отошла от батогов, полученных в Малыковке), худощавый остроносый секретарь скрупулезно записывал все его показания в протокол допроса.

Красномордый чиновник в белом парике с косичкой, сидя за дубовым письменным столом, вел дознание, задавая арестанту каверзные вопросы. В деле его заинтересовало два момента: попытка увода целого казачьего войска за границу, во владения враждебного государства, с коим в данный момент велась кровопролитная война, и взятие на себя имени покойного государя.

– Как ты смел, вор, назваться Петром Федоровичем, бывшим императором? – с негодованием спрашивал чиновник у Пугачева. – Или тебе неизвестно, что стало с последним Лжепетром Третьим, объявившимся недавно в Царицыне?

– Не знаю, батюшка, – тяжело дыша и морщась от ударов плетей, вымолвил Пугачев. – Люди брехали, что это был подлинный государь-император и ему опять удалось скрыться, а заместо него в Царицыне казнили другого, какого-то солдата.

– Враки все! Досужие выдумки бездельников и базарных пьяниц вроде тебя, – злобно выкрикнул дознаватель в белом парике. – То был не император Петр Федорович, а обыкновенный беглый, бывший крепостной графа Воронцова Федька Богомолов, и его доподлинно казнили в Царицыне. Руки, ноги поотрубали и собакам бросили, а после, через полчаса, и голову. Ты тако же хочешь, пустобрех?

– Смилуйтесь, ваше превосходительство, не брал я на себя имени покойного государя, – взмолился испуганный угрозами дознавателя Пугачев. – А ежели что Семен Филиппов по глупости на меня наболтал, так то по пьяной лавочке было. Уж больно много мы с ним как-то водки выпили, вот мне спьяну и померещилось, что я – царь. Не иначе как бес попутал, больше некому.

– А сознайся-ка, вор, от кого ты получил задание увести яицких казаков на Кубань к предателям некрасовцам? – вновь вопросил суровый чиновник. – Тут уже тебе не отвертеться, знай!.. Ежели ты имя покойного государя по пьянке на себя взял, то к туркам подговаривал казаков бежать на полном серьезе.

– Помилуй, отец родной, и это все поклеп и наговоры, – стал отказываться Пугачев. – Пошутил я, грешный,