вмешаться врачам и фельдшерам. После некоторого раздумья были отобраны шесты, окованные железом, имевшие на одном конце стаканы, в которые входили концы других шестов, оканчивавшихся железным штырём. Когда эти шесты собрали (их получилось два), поняли, что именно на них должна держаться крыша палатки. Затем выбрали ещё два шеста, тоже соединяющиеся между собою и имеющие на противоположных концах отверстия, в которые точно входили штыри шестов, собранных ранее.
Соединив всю эту конструкцию, получили нечто вроде широкой буквы «П», и всем стало ясно, что это — основание палатки. Попытались поднять эту «П», что оказалось под силу лишь четверым санитарам, но забросить тяжёлую брезентовую палатку на высоту четырёх метров было просто невозможно. Поняли, что надо сперва на земле вдеть штыри в углы крыши палатки, где кто-то обнаружил специальные отверстия, и уже тогда всё это поднять. Сказано — сделано. Однако теперь, чтобы установить это сооружение, потребовалось уже восемь человек.
Вот, наконец, поднятая на шестах палатка повисла в неустойчивом равновесии какой-то бесформенной брезентовой стенкой и, конечно, на палатку походила ещё очень мало. Тут уж не утерпели все и бросились помогать. В конце концов, нашли углы палатки, оттянули их в стороны, но, оказывается, нужно было залезть внутрь, чтобы вставить в эти углы специальные колья, сделали и это. Тогда поняли назначение верёвок, маленьких колышков и кувалды. Верёвки одним концом охватывали головку углового кола, другим — маленький колышек, который, натягивая её, забивался кувалдой в землю.
Вскоре четыре угла были оттянуты, и палатка — правда, косая и кривая, с провисшими стенками — всё-таки уже стояла самостоятельно. Дальше дело пошло быстрее. Оказывается, в местах соединения крыши со стенами через каждые 80–90 сантиметров находилось отверстие, в которое нужно было вставлять кол и оттягивать его верёвкой. Когда это было сделано, то палатка приняла вполне приличный вид. И тут кто-то догадался, что кусок брезента — это пол, так оно и оказалось. Когда брезент втащили внутрь и расстелили, он действительно покрыл всю площадь палатки. Однако стебли растений, находившихся внутри, поднимали этот пол буграми, и ходить по нему было трудно.
Разобрались и с байковыми полотнищами, это оказались дополнительные стены для утепления. Они укреплялись специальными завязками на боковых кольях. Тут Кузьмин вспомнил, что белый двойник палатки называется пологом, и его надо подвязать изнутри. Однако это оказалось делом нелёгким: следовало как-то забраться на самый верх основных шестов и там подвязать полог к поперечной перекладине, затем растянуть его по внутренней поверхности палатки и закрепить на боковых кольях. Сколько ни старались, но дотянуться до верхней перекладины, даже становясь друг на друга, санитары не смогли. После этих бесплодных трудов догадались, что полог надо было привязывать до установки палатки. Раскладывать её снова для вдевания полога не стали. Вынутые из ящиков рамы со стёклами хорошо входили в специальные карманы возле отверстий в стенах палатки.
Объединёнными усилиями чуть ли не всего состава роты палатка была, в конце концов, поставлена. Ушло на это, вероятно, не менее шести часов, потому что, когда закончили, уже было совсем темно. Лев Давыдович подсчитал, что если работать такими же темпами, то для постановки всех 22 палаток медсанбата потребуется, по крайней мере, неделя. А из ранее изученных указаний все врачи знали, что на развёртывание медсанбата даётся 8–10 часов.
При постановке первой палатки присутствовал почти весь батальон, все с интересом смотрели на эту работу и обсуждали её. Но вот внезапно появился командир медсанбата, он потребовал, чтобы поставленная палатка была немедленно разобрана и упакована так же, как было до сих пор. Эту работу выполняли санитары, и как ни проста она была, провозились с ней ещё около полутора часов и закончили едва лишь к отбою.
Мы уже упоминали, что старшая операционная медсестра Наумова участвовала в войне с белофиннами, но она работала в госпитале, размещавшемся в зданиях.
Проходил специальную подготовку на курсах усовершенствования и Алёшкин, но их обучали значению и применению этих палаток по плакатам, на которых были нарисованы уже развёрнутые палатки, и показывалось, как их надо использовать. Остальные же врачи и медсёстры медсанбата не имели представления о палатках вообще.
На следующий день решили это учение повторить, а также попробовать развернуть маленькую квадратную палатку ППМ. После долгих уговоров и при активном вмешательстве Клименко командир медсанбата наконец-таки разрешил провести это учение. На этот раз дело пошло значительно быстрее. Выделенные санитары уже знали, кому за что браться, и на развёртывание палатки ДПМ ушло не более двух часов. Маленькую же палатку ППМ поставить оказалось значительно проще. Она укреплялась на одном шесте и напоминала собой обычную лагерную палатку, с устройством которой большинство было знакомо.
В этих занятиях прошло несколько дней. Всё это время медпункт, развёрнутый в здании совхоза, продолжал работать. Отделения операционно-перевязочного взвода дежурили по очереди. Из полков ежедневно привозили до полутора десятков человек, но это были или больные, которых осматривали и направляли для дальнейшего лечения в Ленинград терапевты из госпитальной роты, или бойцы, имевшие различные потёртости, ушибы, нарывы и т. п. С огнестрельными ранениями больше людей не поступало.
31 июля 1941 года на Карельском перешейке финские войска перешли в наступление, и командование Ленинградского фронта (теперь уже был создан и такой) решило укрепить оборону перешейка. 65-я стрелковая дивизия получила приказ грузиться в вагоны и немедленно следовать туда. Сделать это было не так-то просто: дачные станции, возле которых находились части дивизии, к погрузке войск не были приспособлены, а сосредоточить их на станции Гатчина казалось опасным, так как она подвергалась частым авианалётам. Поэтому материальную часть артиллерии, всё хозяйственное, медицинское имущество, а также и весь автотранспорт отправили в Ленинград, где на одной из товарных станций должна была проводиться погрузка.
Эшелоны для личного состава подавались в Гатчину поочерёдно. Медсанбат должен был погрузиться второго августа. В этот день все врачи, медсёстры и санитары, забрав личные вещи, отправились из совхоза в Груздево до станции Гатчина пешим порядком. Идти нужно было километров восемь. Каждому пришлось нести килограммов по 20 багажа. Кроме военного имущества, почти у всех были личные чемоданы с вещами, которые они привезли с собой. День стоял солнечный, жаркий и очень скоро многие из врачей, особенно пожилых, начали уставать. Лейтенант Клименко, на которого был оставлен медсанбат (командир и комиссар уехали на своей машине в Ленинград), считал этот переход пустяковым, он шагал себе и шагал, временами покрикивая старшинам, замыкавшим колонну:
— Не давайте растягиваться! Подравняйте отстающих! — что те добросовестно и делали.
Вскоре стало видно, что ни Башкатов, ни Сангородский,