почти всегда полупьяного Виктора Ивановича! Мне иногда кажется, то, что мы оказались здесь вместе, — это сама судьба, и мы не можем, не должны ей противиться!
Тая снова придвинулась к Борису и положила ему свою голову на плечо. Тот, машинально обняв её, как-то неуверенно проговорил:
— Всё это так, Тая. Ты мне тоже нравишься больше всех остальных женщин медсанбата. Мне приятно сидеть с тобою рядом, чувствовать твоё прикосновение, получать разные мелкие услуги, которые ты мне стала оказывать. Мне приятно говорить с тобой, вспоминать наши студенческие годы… Всё это так, но ведь я женат, у меня трое детей, и я прямо тебе скажу, что полюбить тебя так, как я люблю свою Катеринку, не смогу. Как же быть?
— А никак! — беспечно ответила Тая. — Сейчас я тебе расскажу коротко про свою жизнь, ты меня поймёшь и не осудишь. За первого мужа меня выдали, когда мне едва исполнилось 18 лет. Он был вдвое старше и болел туберкулёзом. Не знаю, любил ли он меня, но я к нему чувствовала только жалость. Это был добрый человек, и через два года нашей жизни пустил меня учиться в мединститут. Когда он, простудившись, неожиданно умер, то это, хотя и ошеломило меня, но особого горя я не почувствовала. Больше того, хотя, может быть, это и стыдно, и нехорошо, но я должна признаться тебе первому: после его смерти я почувствовала даже некоторое облегчение. Я перешла тогда на четвёртый курс, и уход за постоянно больным, да ещё и начавшим капризничать пожилым человеком тяготил меня, мешал моим занятиям. Став свободной, я стала учиться гораздо лучше. Меня направили в Нальчик и оставили в Наркомздраве Кабардино-Балкарии в отделе охраны материнства и младенчества инспектором. Мне хотелось настоящей, живой медицинской работы, общения с больными, а вместо этого пришлось копаться в бумажках. Я просилась на участок — безрезультатно. Говорили, что я приглянулась самому наркому — кабардинцу, а ты ведь знаешь, как они смотрят на женщин одиноких. Нужно было как-то избавиться от него, и когда один из инспекторов, человек моих лет, сделал мне предложение, я его приняла. Могу сказать честно, я до сих пор не знаю, любила ли я его, но жили мы дружно, и я искренне плакала, когда на второй день войны его призвали в армию. Он был назначен старшим врачом какого-то полка, формировались их части в посёлке Прохладном. В первых числах июля муж приезжал в гости. Где он сейчас, я не знаю, пока мы ни с кем переписки не имеем. Ты знаешь, я не могу себя понять, но сейчас он мне как-то совершенно безразличен…
— Подожди, подожди! — прервал её Борис. — Но я-то свою жену люблю, и детей тоже, и несмотря ни на что, их любить не перестану. Повторяю, ты мне нравишься, но их я люблю сильнее!
Тая слегка нахмурила бровки, упрямо тряхнула головой так, что её каштановые вьющиеся кудри рассыпались по плечам и твёрдо сказала:
— Ну и люби, пожалуйста! Я ведь не требую от тебя, чтобы ты их всех не любил, люби! Но здесь-то, сейчас, будь моим защитником, будь хоть временно моим! Достаточно того, что я тебе не противна и что я тебя люблю!
* * *
События начали развиваться в этот же вечер. Часов около девяти от военного коменданта прибежал связной с сообщением, что в их распоряжение выделено два классных вагона, которые уже прицеплены к дачному поезду, отправляющемуся в Ленинград в 21:30, и им надо торопиться с погрузкой. По команде Клименко все стали собираться, но сделать это быстро не получилось. Дело в том, что с момента призыва, а прошло уже около месяца, никто из личного состава медсанбата не мылся в бане. В Софрине помыться было негде, развернуть полевую установку командир санбата не разрешил, поэтому людям приходилось кое-как около колодца мыть холодной водой то ноги, то голову, а там всегда была толчея и очередь, и, конечно, никакого путного мытья не получалось. В совхозе вообще не было воды, кроме маленькой колонки, и только здесь, в парке, люди батальона оказались на берегах довольно значительных водоёмов: каналов, канав и маленьких прудов. Правда, вода в них была какая-то странная, как будто кофе без молока, как сказала доктор Крумм. Выяснилось, что цвет был таким от растворённого в воде торфа. Между прочим, впоследствии в течение нескольких лет только такой водой медсанбат и пользовался, она была достаточно чистой. Поэтому, попав в парк, все, не сговариваясь, полезли в воду. Женщины абонировали один из прудов и там после купания устроили грандиозную стирку.
Команда о погрузке застала медсанбатовцев врасплох. Много белья сушилось на ветках деревьев. Все были разуты, а многие и раздеты. Однако приказ есть приказ. Подгоняемые окриками старшин, командирами взводов и Клименко, люди поспешно оделись (кое-кто, в том числе и Борис, оказались в мокрой одежде), затолкали невысохшее бельё в вещевые мешки, некоторые в очередной раз избавились от лишнего груза, оставив часть своих гражданских вещей на ветках кустов и деревьев.
Так или иначе, к назначенному времени медсанбат был в вагонах, и, заняв все три яруса полок, включая багажную, разместился сравнительно удобно.
Устав за день, вся молодёжь, улёгшись на этих жёстких полках, заснула крепким сном, как только тронулся поезд. Они не слыхали, как на Ленинградской окружной дороге ночью их вагоны отцепили, перегнали на другой вокзал, прицепили к ним теплушки с имуществом и платформы с автомашинами, в которых так и остались ночевать те, кто в них ехал, и как этот первый эшелон с большой скоростью помчался на север по Карельскому перешейку к новой финской границе в район города Кексгольма, догоняя отправившиеся ранее части дивизии.
Глава восьмая
Утром, проснувшись, все увидели, что поезд стоит на какой-то маленькой станции с нерусским названием. Народа на станции, кроме красноармейцев и командиров, не было. Невдалеке чернел густой лес. Первое время никто не мог сообразить, где находится эшелон, но вскоре всё выяснилось.
Вошедший в вагон политрук Клименко объяснил, что медсанбат остановился на станции Ники Лахти, километрах в 15 от Кексгольма, что части дивизии занимают в этом районе оборонительную позицию, им приказано разгрузиться и своим ходом продвинуться по дороге, идущей метрах в трёхстах от железнодорожной линии, ближе к расположению частей дивизии. Дорогой будет получено от начсандива распоряжение о месте развёртывания и порядке приёма и эвакуации раненых, пока же все должны были быстро собраться. Автомашины уже съехали с платформы и стояли на дороге. Всем