приказали забраться в кузова грузовиков, и только женщинам-врачам и пожилым мужчинам разрешалось сесть в кабины и внутрь санитарных машин, где было место. Вот, примерно так объяснил создавшееся положение политрук Клименко, сославшись на приказ, полученный от начсандива Исаченко.
Медсанбатовцы засуетились и, кое-как собрав свои пожитки, выскочили на перрон, где прохаживались командир и комиссар медсанбата. Они подозвали к себе командиров рот и взводов и, дав им какое-то распоряжение, направились к своей машине, сели в неё и поехали по дороге, обогнув колонну санбата, уже вытягивавшуюся вдоль обочины.
Оказывается, поезд стоял на станции уже около двух часов, и пока врачи, медсёстры и прибывшие с ними санитары просыпались, слушали приказы и выгружались из вагона, остальные, ехавшие вместе с автомашинами и вещевым имуществом, уже под руководством начхоза Прохорова и начмедснабжения Пальченко грузили всё по машинам.
Погрузка уже заканчивалась. В стороне дымились походные кухни, прицепленные к автомашинам. Увидев их, Лев Давыдович Сангородский сказал:
— Ну, теперь порядок! Кухни с нами — значит, воевать можно!
Все засмеялись, но отнеслись к его словам с пониманием. Съев сухой паёк ещё прошлым днём, люди порядочно проголодались и не прочь были бы позавтракать. По-видимому, надеяться на это не стоило.
Старшина роты Красавин скомандовал построиться, то же сделали и другие командиры. Через несколько минут все подразделения медсанбата тронулись к машинам и приступили к погрузке личного состава.
Для многих такая поездка была совершенно необычной. В санитарные машины, загруженные, главным образом, медицинским имуществом, поместилось очень мало народа, туда удалось сесть только женщинам-врачам и трём мужчинам, самым пожилым. В кабины грузовых машин, высадив оттуда вторых шофёров, посадили ещё некоторых женщин-врачей и медсестёр старшего возраста, всем же остальным пришлось забираться в кузова. Если бы автомашины не имели груза, то с этим бы все легко справились, но дело обстояло не так. Грузовики были загружены палатками, носилками, постельным бельём, одеждой, продовольствием, запасами горючего и медицинским имуществом. Таким образом, на каждой машине возвышался большой ворох груза, иногда высотою в 2–3 метра от дна кузова. Всем пассажирам необходимо было забраться на самый верх и ехать там, а это, как вскоре все убедились, оказалось довольно трудно. Во-первых, даже карабканье наверх потребовало больших усилий от мужчин, а уж про женщин и девушек и говорить нечего. Во-вторых, усидеть на таком возе во время движении машины было тоже непросто. Погрузка, а затем и поездка, сопровождались криками, визгом и, как, может быть, ни покажется парадоксальным, — иногда весёлым смехом. Вот тут-то женский персонал, ворчавший ранее на то, что им не выдали юбок, оценили достоинства солдатских штанов: женщины могли забираться на эти горы имущества и сидеть на них в любой позе без всякого стеснения. На одну из машин взгромоздился и Борис со своим отделением.
Погрузка заняла более получаса. Около десяти утра колонна, наконец, тронулась в путь. Объявили, что завтрак будет в пути, во время привала. Километров восемь колонна ехала по шоссе, затем у развилки, где остановилась машина командира медсанбата, повернула на просёлочную дорогу, отходившую почти перпендикулярно, с небольшим уклоном к северу. Пока ехали по шоссе, сидеть, даже на самом верху, было ещё сносно, но как только свернули на просёлок, то началась такая тряска, что удержаться наверху удавалось, только судорожно цепляясь за верёвки, которыми был закреплён груз. Медсёстры, сидевшие наверху, при каждом толчке издавали визг и крики. Была и другая опасность: дорога проходила по узкой просеке, и деревья своими ветвями во время движения машин нанесли немало царапин и синяков ехавшим наверху.
Но всё кончается, кончился и этот путь. Колонна выехала на опушку леса у большой поляны. Командир медсанбата разрешил остановиться. От начсандива пока никаких распоряжений не поступало. Комбат приказал все машины поставить под деревья, а людям оставаться возле них — завтракать и отдыхать.
После остановки и осмотра местности, кто-то обнаружил, что шагах в двухстах от этого места был удобный бугорок, рядом с которым протекал ручей. Бугорок окружали заросли молодого ельника. Сангородский получил разрешение разместить здесь свою роту. Достали пол от палатки ДПМ, от той самой, над постановкой которой трудились в Груздево, и который старшина Красавин то ли умышленно, то ли по небрежности забыл завернуть вместе со всей палаткой и погрузил отдельно. Теперь этот пол использовали. Натянув его на несколько вбитых в землю кольев из свежесрубленных ёлок, получили довольно большой навес, под которым настелили лапник, закрыли его плащ-палатками и таким образом приготовили место для ночлега всей роты. Надо сказать, что Тая, пользуясь разрешением Сангородского, устроилась там же. Остальные подразделения батальона построили себе шалаши наподобие софринских и разместились в различных местах поляны.
* * *
Наконец-то удалось позавтракать. Пожилые врачи с удовольствием растянулись на приготовленном ложе, а молодёжь разбрелась по лесу. Вокруг обнаружили огромное количество самых разнообразных ягод — малины, голубики и ежевики. Было приказано не отходить от машин дальше, чем на 200–300 метров, но кто их там измерит, эти метры? Тем более что командир и комиссар санбата, отдав распоряжение машины не разгружать и ждать дальнейших приказаний начсандива, вновь забрались в свою «санитарку», позавтракали и, сопроводив закуску очередным возлиянием, улеглись спать, раскрыв для проветривания дверцы машины и высунув в них свои довольно-таки грязные ноги. Ни один из них не осмотрел место нахождения батальона, как разместились люди, всем этим занимался политрук Клименко, заменяя собой всё командование батальона.
Позавтракав и избавившись от своих мешков и чемоданов, брошенных в машинах, а частично оставленных под навесом, группа врачей и сестёр углубилась в лес, вместе с ними ушёл и Борис. Все с наслаждением лакомились крупными ароматными ягодами. Увлёкшись, они отошли от расположения колонны машин медсанбата, вероятно, более чем на километр. Вдруг все услышали какой-то нарастающий гул. Вначале подумали, что это гром, но небо было ясное, светило яркое солнце, кругом трещали кузнечики, на деревьях щебетали и пищали на разные голоса лесные пичужки. Где-то потрескивали сухие ветки, видно, под ногами другой такой же группы. Как-то не похоже было на войну, скорее, это напоминало какой-то пикник или прогулку весёлой компании молодых людей. То там, то здесь слышались шутки и смех. Однако на севере продолжал усиливаться не совсем понятный гул, иногда он прерывался отдельными редкими ударами. В конце концов сообразили, что это совсем не гром, а орудийная канонада. Как только догадались об этом, как-то всё вокруг потускнело, голоса замолкли, и Алёшкин сказал:
— Товарищи, а ведь мы далеко забрели. Вдруг там приказ пришёл развернуться, нас уже ждут, пошли обратно.
Все быстро зашагали