Выдыхаю и прижавшись спиной к груди Платона, наслаждаюсь его крепкими объятиями и плывущей по залу песней. Тихонько подпеваю слова, которые знаю наизусть, и они сейчас так откликаются в душе.
– Как проще сказать, не растерять, не разорвать, Мы здесь на века, словно река, словно слова молитвы. Всё, кроме любви, вся наша жизнь так далеко. Я, я – не один, но без Тебя просто никто...
Мы танцуем с Платоном почти весь концерт и уже подпеваем во всё горло, хором вместе со всем залом остальных зрителей.
Очередная песня заканчивается и перед завершением самого концерта, финальной песней солист берёт паузу и глядя на нас с Платоном, начинает тихо говорить:
– Один очень хороший человек попросил нас об одном одолжении, очень важном для него. И мы никак не смогли ему отказать. Поэтому, девушка, можно вас попросить выйти на сцену, – просит меня и улыбается, а я не понимаю даже, что это обращение ко мне.
– Иди же, тебя сам певец просит, – усмехаясь, подталкивает меня Платон и сам идёт вместе со мной.
– Что происходит? – ошарашенно спрашиваю я и на ватных ногах поднимаюсь по лестнице на сцену.
Любимые артисты были и так близко, но я не думала, что увижу их настолько рядом.
– Догадались уже, что сейчас будет? – посмеиваясь спрашивает солист у толпы, и под крики горько передаёт Платону свой микрофон.
Всёэто происходит как в каком-то невероятном сне, я о таком даже мечтать никогда не думала. Платон встаёт передо мной на одно колено, в его руке появляется открытая коробочка с кольцом.
– Ульяна, Уля, – выдыхает он, явно волнуясь. – Выходи за меня!
Меня всю начинает трясти от волнения и мысли путаются в голове. С мыслью что это всё чертовки рано и что из этого получится совсем непонятно, но я киваю, смахивая слёзы, не в состоянии сказать да.
– Ты согласна? – интересуется уже другой солист и подставляет к моим губам микрофон.
– Да, – говорю так тихо, что ситуацию спасает лишь мощность колонок.
– Она согласна! – громко объявляют оба солиста группы.
Кто-то вручает мне букет красных роз, Платон надевает на палец сверкающее кольцо. Зал просто гудит от восторга.
– Ульяна и Платон, эта финальная песня звучит для вас!
– Потанцуем? – шёпотом на ухо предлагает Платон, перехватывая у меня тяжёлые цветы.
Хорошо, что розы без шипов, они так и остаются в руках Платона и между нами. Я кладу дрожащую руку на плечо Платона и провожаю взглядом блестящее в свете софитов колечко на пальце.
Уровень волнения такой, что я даже не понимаю, какая песня звучит, подо что мы танцуем. Доходит лишь слабое понимание, что мелодия лиричная и спокойная, позволяющая нам кружиться на месте, но слова до меня не доходят.
Со сцены мы в зал уже не спускаемся. Я и не осознаю путь, проделанный до помещения, в котором обосновались артисты.
– Ну, где там твой телефон? Давай я тебя теперь сфотографирую, – смеётся Платон, сам лезет в мою сумочку, потому что я не в состоянии.
– Давайте вместе, – предлагает один из солистов и отдаёт мой телефон девушке.
Нас фотографируют на память и после недолгого общения, большую часть из которых занимают поздравления, мы забираем вещи в гардеробе и выходим с Платоном на улицу. Наверное, только здесь, прижав спиной к бетонной колонне, Маркелов меня целует. Губы пересохли от волнения и поцелуй выходит сухим в прямом смысле этого слова. Дополняем его крепкими объятиями, которые лучше всяких поцелуев могут обозначить наше состояние.
– Это же по телевизору покажут, – вслух думаю я, с трудом переставляя ноги, идя к машине.
– Наверное, или по соцсетям разлетится, – пожимает плечами Платон.
Доходим до машины и понимаем оба, что не уедем в ближайшее время. Во-первых, наша машина перекрыта с двух сторон, а во-вторых, на улицу высыпались зрители из зала и толпа народа такая, что пройти можно с трудом, но никак не проехать.
– Может, до дома пешком прогуляемся? – предлагаю я, понимая, что просто не смогу сидеть в машине и ждать, когда получится выехать на дорогу.
– Сам хотел предложить, – Платон целует мою руку, на которой блестит колечко, что-то забирает из машины, и мы уходим с парковки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ныряем во двор, чтобы миновать основную толпу, идущую по главной улице. Всё вокруг кажется таким волшебным и даже в прохладе уже ночного воздуха запах витает особый. Аромат роз перемешивается с запахом опавшей листвы и напрочь закрепляется за этим вечером.
Минут за двадцать, держась за руки, мы доходим до своего двора и оба останавливаемся в метрах двадцати от подъезда. Прямо перед его дверями ошивается Белов. Ни раньше, ни позже.
– Как чёрт из табакерки, – плююсь я.
Бывший своим видом портит мне и запах витающий в воздухе, и всё впечатление от вечера. Вот потоп в квартире вместо кофе не портит, а Белов портит.
– И чего таскается? – удивляется Маркелов и тащит меня в сторонку.
Прячемся за облезлым кустом сирени и наверняка оба жалеем о том, как хорошо освящена улица и подъезды.
– Давай здесь посидим, он замёрзнет и уйдёт, – шепчу я, находя во взгляде Платона такое же нежелание пересекаться с моим бывшим.
– И мы замёрзнем, – вздыхает Платон и оглянувшись отступает, тянет меня за собой.
Я не сразу понимаю куда, но Платон приводит меня на детскую площадку, что находится за домом. Здесь никого уже нет, но свет по-прежнему горит. Оставляем розы на широкой лавочке и идём к модной круглой качели гнезду.
– Садись, я тебя покачаю, – говорит Платон и встаёт сбоку, берясь за полосатый трос.
– На этой качели нужно лежать, – смеюсь я и укладываюсь в гнёздышко, накинув на голову капюшон.
– Хорошо? – улыбается Маркелов.
– Да, жаль только звёзд не видно, как в «Голубых елях».
– Город, – пожимает плечами Платон и начинает меня медленно раскачивать.
Я смотрю на качающееся небо без звёзд и понимаю, что счастливая несмотря даже на то, что возле подъезда трётся Белов, и то, что ушла я от него неприлично недавно.
Нам везёт, как никогда! Мы не замерзаем, потому что носимся с Платоном по детской площадке словно дети, хохочем.
– Пойдём домой? – спрашивает Платон, взглянув перед этим на часы.
– Думаешь, он уже ушёл?
– Околел там сто процентов, – усмехается Платон и расстёгивает куртку от жары.
– Ладно, давай я только вон с той горочки скачусь, – соглашаюсь я и радостно несусь к пластиковой спирали.
В моём детстве в качестве горки был крутой склон оврага. А потом как-то было всё не до подобных развлечений.
– Ну попробуй, – смеётся Платон.
Поднявшись на площадку высотой метра три, я усаживаюсь ногами вперёд и оттолкнувшись, лихо спускаюсь, но так лишь до середины.
– Я застряла! – ору хохоча в темноте, потому что пластик такой плотный и свет он не пропускает. Хорошо, что у меня нет клаустрафобии, иначе я бы уже задыхалась в панике.
– В смысле застряла? – непонимающе спрашивает Маркелов глухим голосом.
– В прямом! Застряла на середине! – ору я через силу, потому что меня бьёт смех.
– Как Винни Пух?! – интересуется Платон, заглянув вовнутрь горки.
– Типа того, она какая-то нескользкая, эта горка, а что делать? – спрашиваю я за секунду до того, как Платон хватаем меня за ноги и тащит вниз. – Я родился! – ору я хохоча, когда выкатываюсь прямо в руки смеющегося Маркелова.
– Поздравляю, – смеётся он, помогая мне встать.
Уходим с площадки, но возвращаемся за забытым на лавке букетом и подходим к подъезду уже спокойно. Никого у дверей нет.
– Замёрз гад, – фыркаю я, не удержавшись от упоминания о нём.
– Давай лучше над датой подумаем, – мягко предлагает Платон, пропуская меня в подъезд. – Когда ты свадьбу хочешь?
– Летом?
– Летом отлично, но весной ещё лучше, – хитро замечает Платон, явно желая побыстрей получить меня в жёны.
– А фамилию надо менять?
– А ты не хочешь? – спрашивает Платон и в его голосе сразу звучит нота обиды.
– Ну как сказать, я-то не против, но это столько волокиты бумажной. Надо же по инстанциям бегать, документы менять. Паспорт и всё, всё, всё. Бюрократический садизм какой-то.