Постепенно я начал с нетерпением ожидать встреч с ним, потому что с течением времени он стал подолгу со мной разговаривать, шутить и смеяться, рассказывать истории о львах и других животных, из которых, как мне казалось, стоило бы когда-нибудь составить книгу для детей. Его слова текли успокаивающим потоком, перемежаясь улыбками и шутками, пока я лежал на кушетке, а он трудился, стараясь меня исцелить.
Через два года после нашей первой встречи Дейв женился на своей коллеге – целительнице по имени Ингрид, и они время от времени лечили меня уже вдвоем. И вот однажды утром, когда я лежал, глядя на них, они вдруг замерли, уставились друг на друга, и мир вокруг них словно бы остановился. У Дейва и Ингрид не было никакой внешней причины, чтобы прекратить свое занятие, я не заметил никакого признака, что это вот-вот произойдет. Но так же, как мяч, который на мгновение зависает в воздухе, прежде чем устремиться к земле, время замедлило свое течение. Эмоции, точно электрические разряды, трещали между Дейвом и Ингрид, когда их взгляды встретились, и они потянулись друг к другу, чтобы поцеловаться.
– Я люблю тебя, – прошептали они одновременно, а потом улыбнулись.
Я понял, что вновь вижу тот самый тайный мир, и мне захотелось его понять. Я не ведал, что происходит между двумя людьми. Это казалось мне странным и таинственным, точно некая алхимическая реакция, которая волей своей вызывает нечто к жизни. Но хотя я заметил ее между Дейвом и Ингрид только однажды, позже я понял, что она была всегда.
Около полугода спустя мы с папой подъехали к дому Дейва и увидели на подъездной дорожке незнакомую машину – «Мерседес».
– Тебя можно поздравить, Дейв? – с улыбкой спросил папа, выгружая меня из машины.
– Нет! – ответил Дейв. – Это машина моего начальника. Они с женой уезжали на уик-энд, я отвозил их в аэропорт и завтра поеду встречать.
Они с отцом, везя меня к дому, начали разговаривать о событиях, происходящих на другой стороне мира.
– Ты видел, что показывали по телевизору? – спросил Дейв моего отца. – Просто невероятно!
Я знал, о чем они говорят. Принцесса Диана погибла в автокатастрофе, и выплеск эмоций, последовавший за ее гибелью, демонстрировали все телеэкраны ЮАР. Я видел, как горы цветов громоздились в английском дворцовом саду, и сейчас задумался о них – какое излияние любви к одной женщине, к личности, которая коснулась столь многих жизней!
Закончив лечить меня в тот день, Дейв сказал, что мы увидимся на следующей неделе, и попрощался с нами. Но через два дня из пансионата меня забрала Ким, мы приехали домой и обнаружили, что родители нас ждут. Я сразу понял, что случилось нечто ужасное.
– Дейва больше нет, – торопливо сказал отец, обращаясь к Ким, которая помогала мне выбраться из машины.
Боль росла в моей груди, когда я слушал, как мои родители рассказывали Ким, что случилось. Накануне вечером Дейв и Ингрид сели в «Мерседес», чтобы ехать в аэропорт за начальником Дейва и его женой, как и обещали. Но когда они задним ходом выезжали из ворот, какие-то люди выскочили перед машиной и потребовали отдать ее. В свете фар Дейв и Ингрид увидели, что в руках у них пистолеты.
Грабители еще потребовали у них украшения, и Дейв молча протянул им свои часы и обручальное кольцо, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы убедить преступников отпустить их. Но вдруг один из этих людей без предупреждения разрядил пистолет, и единственная пуля попала Дейву прямо в лоб. Он упал ничком, и ту же рядом притормозила другая машина, в которую запрыгнули грабители. Дейв прожил всего несколько часов после того, как его вертолетом доставили в больницу, а преступников так и не поймали.
– Какой ужас! – печально говорила мама. – Как они могли? Он был таким хорошим человеком…
У меня перехватило дыхание от этой новости. Я никак не мог поверить, что жизнь Дейва была оборвана так жестоко. И думал о том, как это несправедливо, что я все еще цепляюсь за жизнь, хотя временами и не желаю ее, а Дейв, который так любил свою жизнь, ее лишился. А потом я подумал об Ингрид, о той любви, которая была оборвана пулей. Я все еще не вполне понимал, что я увидел между нею и Дейвом несколько месяцев назад, но инстинктивно знал, что скорбь ее, вызванная гибелью мужа, почти невыносима.
30: Побег из клетки
Учиться общаться – все равно что идти по дороге и вдруг обнаружить, что мост, который нужен, чтобы перебраться через реку, был смыт водой. Хотя в моих таблицах теперь собраны тысячи слов, по-прежнему случается, что мне нужно какое-то слово, а его нет. А если и есть, то всегда ли можно выразить мысль в моих символах, передать эмоцию через ловушку экрана? Ведь разговор – это далеко не только слова, и овладеть его приливами и отливами, ритмом и танцем для меня почти невозможно.
Представьте себе мужчину, который поднимает брови, когда официант вручает ему ресторанный счет за ужин в честь годовщины свадьбы, который они только что съели вместе с женой.
– Да вы, должно быть, шутите! – восклицает он, глядя на счет.
Слушая мужа, жена по его тону и виду может различить, что означают его слова – то ли это гневное обвинение в попытке отнять деньги, которых ему жаль, то ли любовная подначка в адрес женщины, на которую он с удовольствием потратил бы последний грош. Но я не в состоянии бросать слова, яростно или радостно выкрикивать их; мои слова никогда не трепещут от эмоций; мой тон не может повышаться, предвкушая смех, перед последней строчкой анекдота и не становится глухим от гнева. Я «произношу» все свои слова с одинаковой электронной невозмутимостью.
Помимо тона голоса есть еще пространство между словами. Когда-то я часами грезил наяву о том, что я сказал бы, или вел бесконечные мысленные беседы. Но теперь, когда я могу говорить, мне не всегда представляется шанс сказать именно то, что я хочу. Разговор со мной – дело небыстрое, для него требуются время и терпение, а этих составляющих многим не хватает. Человек, с которым я разговариваю, должен сидеть и ждать, пока я не введу символы на компьютере, или смотреть, как я указываю на буквы на своей алфавитной доске. Люди находят это настолько тягостным, что часто предпочитают со мной не разговаривать.
Я работаю уже больше шести месяцев; у меня есть друзья и коллеги; я знакомлюсь с новыми людьми, совершая вылазки во внешний мир. И в процессе этого взаимодействия я узнал, что человеческие голоса движутся в плавном цикле: когда люди говорят, предложения перетекают одно в другое. А я нарушаю этот ритм и все порчу. Люди должны прилагать сознательные усилия, чтобы смотреть на меня и слушать то, что я хочу сказать. Им приходится предоставлять мне пространство для высказывания, поскольку я не могу сразу ответить, и многие не желают слушать тишину, которая возникает, пока я ввожу слова на компьютере. Я понимаю, почему это так трудно. Мы живем в мире, где редко выдаются моменты тишины. Паузы обычно заполняют телевизор или радио, телефон или автомобильные гудки, а если не они, то есть еще бессмысленная светская болтовня. Но разговор со мной в той же мере состоит из молчания, что и из слов, и я замечаю, прислушивается собеседник к моим словам или нет, потому что тщательно подбираю каждое из них.