– Поглядите-ка только на него! – сказала Диана Брайен с улыбкой, когда мы встретились с ней на конференции, куда съехались пользователи ААК со всей Африки и эксперты из разных стран мира. Я был одним из выступающих, как и Диана.
– Ты был таким пугливым, когда мы с тобой познакомились, – сказала она. – Но теперь становишься настоящим львом!
Трудно заметить изменения, когда они происходят с тобой. Я никогда не задумывался о том, каким человеком становлюсь, пока не пришел второй раз на семинар Дианы и она попросила нас нарисовать картину наших мечтаний. Вирна ассистировала мне на той конференции. Когда карандаш в ее руке завис над чистым листом бумаги, я рассказал ей, о чем мечтаю. Сильными, яркими штрихами она запечатлевала мои надежды на бумаге: я смотрел, как она рисовала дом с изгородью из штакетника, собаку, виляющую хвостом. Это было то, чего я хотел, и когда я думал о возможности этой – моей собственной – жизни, у меня возникало такое чувство, будто я сейчас воспарю над землей.
Спустя несколько дней, вернувшись к работе, я сидел с Вирной во время нашего обеденного перерыва в центре здоровья, и она повернулась ко мне.
– Я теперь тебя почти совсем не знаю, – сказала она.
Я посмотрел на Вирну, не вполне понимая, что она имеет в виду, но больше она ничего не сказала. Растерянность не покидала меня и в последующие дни, когда я вспоминал эту реплику, потому что мне-то всегда казалось, что именно Вирна знает меня лучше всех в этом мире. Хотя мои чувства к ней оставались такими же сильными, как и прежде, я старался больше никак их не показывать. Я разговаривал с Вирной как с другом о своих самых сокровенных тайнах и страхах, описывал ей все чувства, возникающие у меня в процессе взаимодействия с миром, поэтому я не мог понять, что она имела в виду, когда сказала, что не узнает меня.
Теперь я гадаю, не станут ли результатом моего прогресса в общении и другие перемены в чем-то, что представлялось неизменным. Вирна всегда радовалась той новой личности, которой я становлюсь. Но, быть может, ей нелегко узнавать во мне мужчину, мир которого больше не вращается вокруг нее, как вокруг единственной оси? Она так долго была моим надежным якорем в этой жизни. Теперь я иду на взлет – но расправляю крылья уже самостоятельно.
33: Ноутбук
Я смотрю на свой ноутбук. Экран пуст. Меня охватывает ужас. Я чувствую, как он подкрадывается и ползет, скребет и царапает мое сердце. У меня уже некоторое время были проблемы с компьютером, и я сегодня из вежливости разослал всем знакомым письмо с предупреждением о том, что нечто подобное может случиться. Но не задумывался всерьез, что моя связь с миром действительно будет оборвана и я внезапно онемею.
Я достаточно знаю о компьютерах, чтобы подозревать, что эта поломка фатальна. Мой ноутбук совершенно безжизнен, он в коме. Мне становится нехорошо. Если у меня не будет компьютера, я не смогу рассылать сообщения и электронные письма, выполнять домашние задания для колледжа и заканчивать работу, которую я приношу из офиса по вечерам, чтобы гарантированно все успевать. Я не смогу шутить с друзьями в Сети, рассказывать им о том, как прошел мой день, расспрашивать, как у них дела. Не смогу описывать им свои чувства или составлять планы встреч. Пусть мой физический мир по-прежнему ограничен домом и офисом, но есть в моей жизни часть, которая не ведает никаких границ, поскольку я разговариваю с людьми, живущими на разных континентах. Теперь же единственное, с помощью чего я могу общаться, – это старая потертая алфавитная доска, которая не способна дотягиваться до разных уголков земного шара, а мне это нужно.
Из-за паники мой желудок словно катится кувырком. Моей жизнью повелевает машина. Весь мой образ жизни поддерживает – или обрушивает – хитросплетение проводов, и мне неведомо, в какой момент они меня подведут. Это не человеческое тело, которое может подать знак, например, повышением температуры, приступом тошноты или внезапной болью. Я должен провести остаток жизни, полагаясь на кусок металла, который может внезапно сломаться, не сообщив об этом заранее ни единым намеком.
Я едва дышу. Как хрупка моя жизнь! Все это время я думал, что тот призрачный мальчик навсегда остался в прошлом. И лишь теперь понимаю, что он до сих пор преследует меня, точно тень.
34: Консультант
– Как вы сегодня чувствуете себя, Мартин?
Я смотрю на консультанта, сидящего напротив меня. Я не очень хорошо понимаю, каких слов он от меня ожидает. Смотрю на компьютер и кликаю по трем символам.
– Все в порядке, спасибо, – произносит мой компьютерный голос.
– Хорошо, – говорит с улыбкой консультант. – Вы припоминаете, о чем мы разговаривали, когда вы в прошлый раз ко мне приезжали?
Не уверен. А разве мы действительно разговариваем в тот час, который я провожу в этом кабинете каждую неделю?
Конечно, мы о чем-то говорим – консультант, сидящий за своим покрытым стеклом столом в прочном черном офисном кресле, которое покачивается вперед и назад, когда он отклоняется на спинку, и я, замерший по другую сторону стола в своей коляске с компьютером на коленях. Но я не уверен, что этот обмен словами можно назвать настоящим разговором.
Когда я оказываюсь здесь, мне часто вспоминается фильм «Короткое замыкание», который я однажды видел по телевизору. Это фильм о роботе, который развил в себе человеческую личность и ненасытное стремление понять окружающий мир. Никто, за исключением девушки, которая помогла ему после побега из лаборатории, где его создали, не верил, что он на самом деле способен на чувства. Он, в конце-то концов, был просто машиной. Он не мог быть ничем таким, чем не являлся изначально.
Время идет, и я все отчетливее ощущаю себя тем самым роботом, потому что консультант, как и прочие люди, похоже, не знает, как меня воспринимать, когда я пытаюсь общаться. Сперва, только начиная выходить в мир, я не замечал этого, потому что, взволнованный возможностью произнести хотя бы несколько слов, не понимал с такой ясностью, как другие люди реагируют на меня. Но теперь, когда я наблюдаю, как консультант то смотрит в потолок, то изучает собственные ногти, ожидая моего ответа, когда я слышу, как он торопится, пытаясь ускорить наш диалог, и мне остается лишь догонять его, стараясь ответить на вопрос, который он задал десять предложений назад, – теперь меня переполняет разочарование. Ныне это часто случается, когда я разговариваю с людьми.
Меня все больше и больше озадачивает мир, которого я часто не понимаю. Когда я был призрачным мальчиком, я понимал людей: их презрение, сомнения или попытки подставить друг друга были для меня заметны; если они хвалили или дразнили, стыдились или стеснялись друг друга, это было видно. Но я перестал быть сторонним наблюдателем. Теперь я вижу вещи в иной перспективе.