оборачивается и обжигает меня недоуменным взглядом. В этот момент у меня должны подкоситься колени от черноты ночи, скрываемой на дне его радужки, от жара, мгновенно распространившегося по коже, но они, стойкие солдатики, держатся на дрейфующем по венам гневе.
Делаю решительный шаг вперёд, огибаю Артура – последнего засранца на земле – Дмитриевича и под горячим взглядом подхожу к своему рабочему столу. Нагибаюсь, чтобы включить компьютер и медленно выдыхаю, пока мое лицо скрыто за высокой стойкой. Затем натягиваю непроницаемую маску и вновь поднимаю глаза на Чертовского.
Глаза в глаза. Тьма к свету.
Никаких Инь Ян не существует – это не баланс, а непримиримая война. И я голову положу на то, чтобы не выйти из нее побежденной.
– Мы же так договаривались? – хочу поразить его равнодушием, но все равно едко выплевываю эти слова.
Дьявол, в своей сатанинской манере, обжигает меня пустым взглядом и бесстрастно произносит:
– Зайдите.
Кивает в сторону своего кабинета, разворачивается и, не дав мне возможности послать его самым неприличным жестом из имеющихся в арсенале, удаляется.
Я, кипя праведным гневом, на который и списываю покалывание на кончиках пальцев и пульс, гремящий в ушах, выстукиваю каблуками в его направлении. Горя от сдерживаемых эмоций, влетаю в кабинет, громко хлопаю за собой дверью и подпираю ее спиной, складывая руки на груди.
Дьявол хмурится в пяти шагах от меня.
– Что? – не выдерживаю первой.
– Я думал, ты не придешь.
Ха! Самонадеянный индюк!
– Конечно, ты думал! – фыркаю, злясь все сильнее. – Но я, в отличие от тебя, слов на ветер не бросаю. И взятые на себя обязательства выполняю! И… и…
Задыхаюсь на последних словах. Какой же он гад! Избавиться от меня решил, манипулятор хренов. Почувствовал прореху в моей броне и с радостью напихал туда гранаты. Улыбочки эти и глаза, и рука… Профессор Мориарти нервно потирает трубку Шерлока в сторонке.
Вот настоящий гений преступного мира.
– И что это должно значить? – Дьявол слегка наклоняет голову вбок и опасно прищуривается.
– Ничего! Я закончу работу и удалюсь, как ты и хотел.
Круто разворачиваюсь и дёргаю ручку двери. Дверь с громким хлопком тут же закрывается, пригвожденная широкой ладонью. Меня окутывает жар, он просачивается под одежду, под кожу только лишь от того, что мужчина позади взял меня в кокон. И пускай он меня не касается, я чувствую себя, словно прижатой к горящему котлу.
– Ты поговорила с Артёмом?
От этого вопроса, приглушенно произнесенного мне на ухо, все ухает вниз. Натянутые нервы лопаются, заставляя дребезжать каждую мышцу, озноб проходится холодной волной по вспотевшей спине.
– Да, – преодолевая сухость во рту, выдавливаю полушепотом.
– Хорошо.
Кожа на плече, там, где он проходится пальцами, тут же воспламеняется. Я скашиваю глаза, чтобы убедиться, что тонкая блузка не объята пламенем, так печет под ней. Мужская ладонь ложится мне на талию и мягко разворачивает. У меня жар, температура, лихорадка. Лицо передо мной расплывается, я судорожно цепляюсь за борты черного пиджака, добела сжимая их пальцами. Только бы не упасть, не провалиться в эту пропасть.
Но я всё равно падаю. В глубокую черную бездну вулкана, где лава опаляет мне губы, гортань, сердце. Жёсткие мужские губы раскрывают мои, Дьявол проникает языком внутрь и выкачивает из меня жизнь или наоборот, оживляет. Я задыхаюсь, не способная вдохнуть, он стонет, теряя бесконечный контроль.
Высокое мужское тело прижимается ко мне, вдавливает в твердую поверхность позади, поцелуй переходит грань пробы пера. Он жадно изучает меня: ртом, руками. Одна раскалённая ладонь пробирается под тонкую ткань блузки и проскальзывает по ребрам вверх. Большой палец обводит кромку белья, меня сотрясает от вопиющего восторга. Тело говорит с Дьяволом, словно подчиняется ему по контракту: спина выгибается дугой, грудь упирается в крепкий торс, руки скользят ему на затылок и притягивают ближе.
Мы танцуем языками, губами, пальцами. Знакомим друг друга со вкусом и запахом, с кожей, дыханием.
За прикрытыми веками вспыхивают звёзды, чернота такая глубокая, что в какие-то моменты меня выключает. Остаются только ощущения: пульс на пределе, головокружение, тяжёлое дыхание на щеке, терпкий вкус мужчины во рту.
Я выпадаю в параллельную вселенную, где секунда равна месяцу, минута – году, а мне все равно мало. Меня взрывает изнутри, встряхивает, перекраивает. Я жмусь к горячему телу, почему-то до сих упакованному в три тысячи слоев от меня, сильнее. Опускаю пальцы на пуговицы его рубашки, нетерпеливо дёргаю неподдающиеся петли. У него есть доступ к коже, а я лишена возможности быть ближе.
Пара пуговиц поддается, пальцы уже ощущают жёсткие волоски на груди Артура. Меня искрит от мужской силы, бьющей в кончики пальцев.
Но Дьявол меня останавливает. И себя. И этот чертов крутящийся шар под ногами. Сжимает мои запястья у себя на груди широкой ладонью, лишает меня своего вкуса, прижимается носом к виску, губами к уху.
– Нельзя, – шепчет приглушенно.
Первое желание – заплакать, серьезно. Нервы, как оголенные провода, болезненно тянут под кожей, неудовлетворение скапливается горьким комком в горле. Мне приходится сделать сотню глубоких вдохов, чтобы насытить мозг кислородом и заставить его функционировать.
Но все равно не понимаю это его "нельзя".
– Не здесь, – словно читая мои мысли, добавляет Артур.
Его тяжёлое дыхание по-прежнему скапливается в моих волосах. Учащенный пульс отбивает в ладони, скованные на его груди. Мне нравится, что он настолько же потерялся во мне, как и я в нём, хоть и очнулся первым.
Конечно, не здесь. Конечно, не так, сразу. Нельзя. Неправильно.
Но это не мешает мне гореть от желания.
Глава 24. Жирненькая vs Странненькая
Яна.
Мы две склеенные половины целого. Просто стоим, впаянные друг в друга, слушаем пульс, отдающий в виски, и пытаемся надышаться раскаленным воздухом.
Его рука бродит по моей пояснице, моя – обвивает его шею. Опорой мне служит его плечо, ему – моя макушка. Пальцы сами собой перебирают жёсткие волоски на его затылке, глаза сами собой закрываются. Я ни за что на свете не променяла бы этот момент на сотню других возможных. Ни первый спуск на лыжах, ни катание на пони вокруг парка, даже купленное папой фисташковое мороженное посреди Московской жары сейчас не так ценно, как и кукла Барби с гнущимися конечностями под ёлкой, и котенок на десять лет.
Ничего в мире не дарило мне такого чистого удовольствия. Такого сводящего с ума трепета.
Едва Артур начинает подавать признаки жизни и пытается отстраниться, я вцепляюсь в его затылок ногтями и грозно бурчу. Он тихо смеется мне на