Наш шоколадно-сливочный котенок был слишком занят мухой, кружившей у него над головой, чтобы заметить угрюмые тучи, которые начали сгущаться в комнате после слов Джоффри.
– С котами всегда беда, – добавил гость, откусывая банановый кекс. – Они же собственники и блюдут свою территорию. И нещадно гоняют тех, кто посмеет нарушить границу. Если ваш кот и останется в живых, представьте, какой счет вам выставит ветеринар! К тому же кошки болеют СПИДом.
– СПИДом? – переспросил Филипп. – Да ты, наверное, шутишь!
– Ничего подобного. Конечно, их форма СПИДа отличается от человеческой, но среди городских котов уже настоящая эпидемия.
Лидия испуганно приоткрыла рот. С предсказаниями Джоффри трудно было спорить.
Джона крутил головой все быстрее и быстрее, чтобы успевать за мухой. Он даже слегка окосел. Я знала, что такими темпами ему скоро станет дурно. Но для котенка муха была крылатым драконом, и самоназначенный чемпион мира по укрощению домашних драконов не позволял себе обращать внимание на подобные мелочи.
– Жаль, что вы не взяли девочку, – вздохнул Джоффри, слизывая крошки с пальцев. – С ними проблем меньше.
– Звучит как-то по-сексистски, – заметила Лидия.
– Зато справедливо, – самодовольно ответил Джоффри.
Джона взвился в воздух и схватил муху зубами примерно в метре от пола. Все было проделано стремительно и элегантно. Ну кто не захочет жить с таким великолепным существом? Наверное, Джоффри просто завидует.
– Это голые факты, – сказал он, принимаясь за вторую чашку кофе.
– Ты сам живешь рядом с городом, и кошка у тебя довольно молодая, – напомнила я.
– Да, но она не любит гулять. Когда я открываю дверь, она отказывается выходить. К тому же она размером с тигра!
Шерстка Джоны блестела на солнце, пока наш питомец пытался привести муху в чувство. Та лежала на спине, вяло шевеля лапками. Это напомнило мне позу из йоги, которую я особенно не любила.
– Так что же теперь держать Джону в доме, если мы хотим, чтобы он дожил хотя бы до двух лет? – вздохнула я.
– Ночью его все равно нельзя выпускать – это незаконно, – ответил Джоффри, поглядывая на часы. – Кошки уничтожают дикую природу. И убивают опоссумов.
Ну вот опять… Если когда-нибудь между Австралией и Новой Зеландией и вспыхнет война, то исключительно из-за опоссумов. Этих коренных жителей маленького континента завезли к нам в тридцатых годах XIX века в надежде наладить торговлю мехом. Поскольку на новом месте не было ни хищников, способных ограничить популяцию сумчатых переселенцев, ни людей, испытывающих потребность заворачиваться в мех животных, опоссумы вскоре разбежались и начали активно размножаться. А заодно и уничтожать кустарники Новой Зеландии.
Короче говоря, если австралийцы сами попадут в аварию, только бы не сбить опоссума на дороге, то новозеландцы лишь покрепче вцепятся в руль и вдавят педаль газа. В Австралии убийство опоссума – преступление. У нас – повод открыть банку пива. Не то чтобы мы с Филиппом имели какое-то отношение к гибели этих сумчатых… Но вступать в дискуссию с Джоффри нам определенно не хотелось.
К тому же с точки зрения истребления Джону интересовали исключительно домашние драконы. Оттопырив губы на случай, если «дракон» вздумает кусаться, кот шумно захрустел мухой, изредка поглядывая вокруг: надо же убедиться, что его подвиг не остался незамеченным.
– Жестоко все время держать кошек дома, – заявила Лидия, относя чашки в раковину.
Хотя я недавно избавилась от последней дренажной трубки, сил по-прежнему не хватало, и она не торопилась доверить мне уборку. Неужели это я вырастила такую хозяйственную девочку?
– А выпускать их навстречу верной гибели не жестоко? – выпалил Джоффри.
Неудивительно, что, когда наш гость накинул куртку и вышел за дверь, я вздохнула с облегчением. Мы с Лидией переглянулись.
– В общем-то, он прав, – заметила я. – Джона действительно проживет дольше, если мы будем держать его дома.
– Но это все равно что держать его в тюрьме! – возразила дочка. – Представь, каково ему будет не гулять по траве!
Этот разговор начинал напоминать наши споры о Шри-Ланке.
– Будем выводить его на шлейке.
– Он ее ненавидит!
В итоге мы с девочками снова отправились в зоомагазин, где приобрели кошачий туннель, когтеточку и шарики для настольного тенниса, которые нужно было гонять по пластмассовому лабиринту («для тренировки мозгов»), маленькие мячики с колокольчиками, большие мячи с батарейками, которые периодически оживали сами собой, игрушечную мышку, пахнущую кошачьей мятой, и целый набор удочек. Дом превратился в игровую площадку для одного-единственного хвостатого ребенка.
Хотя меня не покидало чувство вины из-за того, что мы заперли свободолюбивого кота в четырех стенах, Джона с удовольствием ползал по туннелю и нападал на ни о чем не подозревающих прохожих. В центре туннеля обнаружилось отверстие, которое придавало ему сходство с подводной лодкой. Иногда Катарина таскала его по комнате, а Джона высовывал голову в дырку и любовался проплывающим мимо пейзажем.
– Думаю, пора, – вздохнула однажды Лидия, закутываясь в новый бордовый шарф. – Мне тут делать больше нечего.
Мы обе знали, что она имеет в виду. Помимо того что Лидию совсем не радовал домашний арест Джоны, после операции прошло уже шесть недель, и все это время она была чудесной дочерью и сиделкой.
Теперь я могла ее отпустить.
Через неделю Лидия вновь спускалась по лестнице в белых одеждах. Цвет чистоты и мученичества, хотя второй пункт вряд ли успокаивал встревоженных родителей. В тайских хлопковых штанах и шали, она выглядела как хиппи, случайно забредший в бутик. Я понимала, что должна уважать ее выбор, куда бы тот ни завел мою дочь.
Чувствуя, что Лидия нас покидает, Джона накручивал восьмерки у нее в ногах и безостановочно мяукал. Дочка взяла кота на руки и поцеловала в нос, пока Филипп относил ее рюкзак в багажник – не слишком сложная задача, если учесть, что она брала на Шри-Ланку только шарф, ароматическую свечу для монаха и подарки для монахинь и сирот. Я боком забралась на переднее сиденье, чувствуя себя большим крабом. Да, садиться и вылезать из машины по-прежнему было непросто.
Лидия устроилась сзади. Она в который раз заверила нас, что монах встретит ее в аэропорту Коломбо[18] и отвезет в монастырь. Им придется проехать через несколько контрольно-пропускных пунктов, но на Шри-Ланке с монахами и монахинями обращаются очень почтительно. В маленьком поселении в горах она будет в безопасности.
– Не волнуйся, – сказала Лидия. – Я приеду на свадьбу Роба.
До нее оставалось три месяца. Достаточно времени, чтобы вдоволь помедитировать на скалах.
Мы ехали молча, но в этом молчании не было злости или обиды. К худу ли, к добру ли, но я смирилась с тем, что мое мнение в этом вопросе не имеет веса, хотя и продолжала тревожиться из-за опасностей, о которых дочь пребывала в блаженном неведении.
Лидия не выказывала ни малейшего интереса к гражданской войне на Шри-Ланке или бедственному положению тамильских сепаратистов. Я нашла несколько книжек на эту тему, но она к ним даже не притронулась. В голове у меня все время прокручивались кадры из старых телешоу: вот Лидию похищают, вот ее берут в заложники террористы… Я отчаянно пыталась нажать на паузу. Поздно было переубеждать дочь или рассказывать о том, что военные силы Шри-Ланки только что захватили важную морскую базу «Тамильских тигров» в Видатталтиве на севере.
В конце концов, от рака и ссор была своя польза: Лидия доказала, что любит меня ничуть не меньше, чем я ее.
Я в свое время наговорила немало глупостей, в основном по поводу каких-то мелочей. Мама делала то же самое, но ее замечания сильно ударили по моей самооценке. Когда я смотрюсь в зеркало, в голове до сих пор звучат мамины слова: «Тебе нужно носить корсет» или «Что ты сделала со своими чудесными кудрями?» Перед смертью она сказала: «Да что ты знаешь?» Полагаю, я это заслужила.
Наблюдая, как маму накрывают волны мучительной агонии, я пыталась подобрать правильные слова. «Ты хорошо держишься», – пробормотала я. Хотя к тому времени мама уже потеряла вставные зубы и почти не имела власти над собственным телом, оставшихся у нее сил хватило только на то, чтобы смерить меня негодующим взглядом. Она была права. Я ничего не знала о том, через что она проходила в тот момент.
По дороге в аэропорт я надеялась, что Лидия понимает: все мои замечания, все неподходящие слова были пропитаны любовью к ней. Просто у меня классический случай материнского синдрома Туретта[19].
«Это рубашка слишком короткая, ты простудишься!» – «Я просто хочу, чтобы ты была здорова».
«Ты такая худая!» – «Не надо сравнивать себя с чучелами из журналов. Ты сама по себе очень красива».
«Ничего страшного с твоими бровями не случится, если их выщипать!» – «Наслаждайся своей чувственностью, цени свою красоту – и твоя молодость закончится не скоро».