Степановна, — нас с тобой никто не спрашивает.
— Оля! — сказал опять Кудинов.
— Что? — она в упор посмотрела на мужа. — Какие будут предложения?
Кудинов промолчал.
* * *
Терехин сидел за рулем самосвала. Рядом с ним устроился сын Васька.
— Не хочу в больницу, — сказал Васька.
— И не надо, — согласился Терехин. — Ольга Степановна послушает тебя и даст лекарство. А на обратном пути я тебя заберу.
— Не хочу ждать. Лучше с тобой поеду.
— Какие разговоры! — согласился Терехин. — Ольга Степановна скажет, что ты симулянт, и я тут же возьму тебя в рейс.
— А если не скажет?
— Это почему же? Обязательно скажет.
— А если скажет: надо лечиться?
— Ну и делов-то? Лечиться, брат, одно удовольствие.
— Почему?
— А чего плохого? Вылечишься, кашлять перестанешь.
— Я и так перестану.
— Совсем хорошо.
Вот так они разговаривали. И вдруг Васька, посмотрев в окно, закричал:
— Тетя Оля!
В очереди у автобусной остановки стояла Ольга Степановна.
Терехин остановил самосвал.
Ольга Степановна села рядом с Васькой.
— Вот те раз! — сказал Терехин. — А я его к вам везу. Думаю: вы дежурите или нет?..
Ольга Степановна была сердита.
— Сорок минут — и ни одного автобуса, — объяснила она. — Издеваются, как хотят.
— Может, машин мало? — предположил Терехин...
— Отговорки, — отрезала она. — Просто люди, ведающие автобусным сообщением, сами ездят на персональных машинах.
— Это верно, — согласился Терехин и вдруг решил: — Вы тоже будете иметь...
— Что? — не поняла она.
— Персональный самосвал, — он засмеялся. — Вам к девяти? И мне в это время за грузом.
— Терехин, — сказала она, — вы прелесть.
Он улыбнулся, ничего не ответил.
Машина выехала на шоссе.
— Не опаздываем? — она посмотрела на часы. Поднесла их к уху, встряхнула и опять послушала. — Так и есть, встали...
— Покажите, — он протянул руку.
Она отстегнула часы.
Протянула ему.
Он их взял, мельком взглянул.
— «Рекорд», — сказал. — Знаю. — Положил часы в карман. — Починю, будут ходить.
— Терехин, — удивленно спросила она, — вы все проблемы так легко решаете?
— Обязательно, — сказал он.
— Тогда посоветуйте, где облепиху достать. У мужа язва.
— Сушеную или варенье?
— Можно варенье.
— Будет сделано. Соберу, а Катя сварит.
— Терехин, — сказала Ольга Степановна, — да вы просто чудо!
— Папка — мамкино наказание, — со знанием дела объявил шестилетний Васька.
* * *
По горному шоссе неслись бежевые «Жигули» с московским номером.
За рулем сидел Игорь Степанович Беляев. Рядом с ним его молодая жена Тамара.
Стояла ясная погода, ровным было шоссе, лента ползла в магнитофоне, приятно пела Эдит Пиаф. Ехать бы и ехать до конца дней своих...
— ...А знаешь, — сказала Тамара, молодая жена Игоря Степановича, — до сих пор еще не было человека, который бы меня ненавидел. Наверное, это очень страшно, когда тебя ненавидят, а?.. Я никогда не испытывала, но, наверное, это страшно.
— Не придумывай, — возразил Игорь Степанович. — Почему тебя должны ненавидеть? ...Можно огорчаться, переживать... Но ненависть — это, знаешь, что-то книжное... Я люблю своих детей и всегда буду их любить... Но даже ради любви к детям не надо лгать... А жизнь с нелюбимой женщиной — это ложь... Ради детей можно принести любую жертву. Но лгать ради детей, я думаю, непозволительно... И, если хочешь, непедагогично... Когда-нибудь мои дети это поймут и будут еще больше меня уважать. Разве я не прав?
— Пока ты меня любишь, ты всегда прав, — сказала она.
Он потянулся к ней и поцеловал.
На обочине, подняв руку, стоял милиционер.
Машина затормозила.
Игорь Степанович выключил магнитофон.
Милиционер не спеша осмотрел «Жигули».
— Я что-нибудь нарушил? — поинтересовался Игорь Степанович.
— С какой скоростью следовали? — спросил милиционер.
— Девяносто, а что?
— А по-моему, все сто двадцать.
— Прибор у вас есть?
— Нет, но я и так вижу.
— Почему же полагаете, что правы вы, а не я, если у вас нет прибора? — спросил Беляев.
Милиционер промолчал.
— Все? — спросил Беляев. — Вопрос исчерпан?
— Куда едете? — спросил милиционер.
— В Туранск.
— Крючок надо бы сделать...
— Зачем?
— В Жалеевку меня завезти.
— У вас дело?
— А вы что, спешите?
— Это не имеет значения, лейтенант, — сказал Беляев. — Я спрашиваю: вы при исполнении служебных обязанностей? Я должен вам помочь? Вы оформите это соответствующим документом?
— Да нет... К брату мне... Всего семь километров. Пустяк.
— Видите ли, лейтенант, — сказал Беляев, — если бы вы не начали со скорости, и были бы не в форме, и обратились ко мне в порядке просьбы, я бы, конечно, вас отвез. Но вы в форме, а потому должны думать, как прозвучат ваши слова... В них уже не просьба, а самое настоящее приказание. Не так ли?
— Почему? Я только прошу.
— А надев форму, надо думать, о чем можно и о чем нельзя просить... Потому что сейчас ваша просьба граничит уже со злоупотреблением служебным положением... Верно?
— Да зачем?.. Я только...
— Всего доброго, лейтенант, — Беляев тронул машину.
— А номер он не запишет? — спросила Тамара.
— Запишет, если дурак, — сказал Игорь Степанович.
— Неудобно, — вздохнула она. — Все-таки надо было подвезти.
— Надо, — согласился Игорь Степанович. — Но при нем я бы не смог тебя целовать, — и он опять поцеловал ее.
* * *
Председатель горисполкома Фомин, моложавый мужчина в легком, болотного цвета костюме, в модных квадратных очках, сидел у себя в кабинете.