Росса шумно плюхнулась рядом и, наклонившись вперёд, заговорила с Гелланом:
– Часть еды придётся вынести. Мохнаткам и Офе заходить сюда нельзя. А в фургоне – полумёртвая Пиррия.
– А ещё маг, кровочмак и муйба. Я знаю. Вы посидите, надо распорядиться. Долго не задержимся. Последи за Дарой.
Я прям задохнулась, а Геллан осторожно высвободил руку и встал. Я проследила глазами, как пересёк он таверну и скрылся в неприметной двери – вошёл, сгибаясь чуть ли не вполовину. Парочка рыбин тоже проводили взглядом Геллана и о чём-то зашептались. Внутри зачесалось ещё яростнее.
– Всё будет хорошо, – похлопала меня по руке лендра, но спокойствия в голосе не чувствовалось, скорее – хищное напряжение: зелёные глаза сверкали, ноздри подрагивали, словно прислушивалась Росса к чему-то, как дикая лань. А рядом расправил плечи Сандр. Барабанил по столу пальцами невольно, выбивая лёгкий, но нервный ритм.
– Надо бы вещички собрать, – буркнул, скалясь, и, вскочив, собрал с соседнего столика разбросанные веером карты.
Росса довольно хмыкнула. Стакер озарил её улыбкой и смущённо пожал плечами:
– Ну, ты же знаешь: привычки с годами не меняются, а пристрастия становятся пагубными.
Геллан
Он только вошёл в двери, как тёплые руки тут же взяли в плен, а жадные губы прижались к его рту. Истосковавшийся долгий поцелуй. Подскочив, громыхнуло сердце. И вместе с ним он сделал шаг назад, мягко освобождаясь от объятий.
– Не надо, Зир.
Она посмотрела грустно, поправляя упавшую прядь с глаз.
– А ты изменился, Гелл.
– Мы были юны и беспечны. И давно изменились. Ты и я. Рад видеть тебя, Зир.
– Но больше не любишь меня, – сказала тихо, лаская взором каждую черту его лица.
Он прислонился спиной к стене, прикрыл глаза и запрокинул голову, обнажая шею. Не хотелось говорить, что никогда не произносил слов любви, даже в страсти. Даже когда понимал, что вряд ли кто будет так щедро делиться чувствами, как сумасшедшая, темпераментная ведьма, которая никогда не замечала его уродства и прощала скупость эмоций, холодную отстранённость и постоянную настороженную углублённость в себя.
– Ты всегда была слишком добра ко мне, Зиргаллия. Я помню об этом. А я… ничем не заслуживал твоей щедрости. Я бы хотел…
– Не говори ничего больше, Геллан, – перебила поспешно, комкая слова и мысли, страшась услышать то, чего не хотела бы. – Я слишком хорошо тебя знаю. И тоже помню всё. Как ты спас меня, выходил. Подарил больше. чем мог дать. Просто я всегда надеялась, что значу для тебя больше. Не хотела и не хочу сейчас слышать правду. Оставь иллюзии моей душе. Позволь, пожалуйста, думать, что… Ты понимаешь ведь, да?..
Он кивнул, не в силах произнести вслух полуложь. Ему бы не хватило на это твёрдости. Пусть лучше останутся недомолвки, если ей так легче.
– Ты влюбился, да, Геллан? – спросила то, что не собиралась, и резко прикусила губу, топнула ногой, злясь за неожиданно вырвавшиеся слова.
Он стоял неподвижно – каменное изваяние, подпирающее стену. Напряжённые плечи, спутанные длинные волосы каскадом скрывают лицо.
– Нет! Молчи! – приказала резко, но он и не собирался отвечать. Нелегко расставаться с прошлым. Тяжело знать, что делаешь больно дорогим людям. Тем, кто знает тебя настоящего, кто легко может держать сердце на ладони, не боясь обидеть или унизить, потому что не могут сделать этого.
Миг. Мгновение. Вечность. Только дыхание, разделённое на двоих в тишине. Затем он отмер, отделился от стены, втянул воздух в лёгкие – осторожно, постепенно стряхивая оцепенение и напряжение.
– Нас много, Зир. И мы не совсем удобные посетители. Моя сестра больна, и чтобы спасти её, нужно идти вперёд. Со мной мохнатки, деревун, маг и кровочмак. Муйба и вечная дева-прорицательница. Лендру ты видела.
Тихий смешок, а затем нарастающий хохот:
– Геллан, только ты мог собрать вокруг себя полностью несопоставимые вещи!
– Люди не вещи, – холодно возразил он, понимая, что ничего плохого Зиргаллия не держала в голове. Слишком хорошо он её знал, но не хотел приближаться. Лучше подальше, на расстоянии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– А девчонка? Кто она?
От неё разве скроешь?
– Дара – небесный груз.
Тихий возглас, а как эхо – второй, и звук разбившейся посуды.
Геллан молниеносно скользнул в сторону и остановился, схваченный в плен крепкой ладонью боевой ведьмы.
– Остынь. Это Индаруллина. Она своя.
Девушка отчаянно покраснела и, не поднимая глаз, шмыгнула поспешно назад.
– Пугливая, – тихо вздохнула Зир, – я вызволила её из передряги. Почти из такой же, из которой вытянул меня ты. Пристроила пока что здесь, но она совсем не умеет прислуживать. Слишком чистая. Ладно, – решительно хлопнула себя по бёдрам, – никому нет дела, кто и с кем путешествует. Все получат горячую еду. Я помогу тебе с запасами, потому что в городе ты вряд ли будешь популярен с такой свитой. Неспокойно сейчас.
– А как ты попала сюда? – спросил, спохватившись: меньше всего Зиргаллия подходила на роль хозяйки таверны.
Ведьма лишь плечом повела:
– Осела случайно. Хозяин таверны любит меня, – сверкнула глазами, улыбнулась и добавила: – Я для него как дочь. Иди, Геллан. А я постараюсь угодить небесному грузу, – пропела язвительно, метнув понимающий взгляд. Он не дрогнул, не изменился в лице и вышел, чувствуя, как Зиргаллия смотрит ему в спину. Долго-долго, с привкусом горечи и сожаления.
Дара
Я не замечала, что ёрзаю на лавке. Казалось, Геллана нет вечность. Что он делал там, за дверью? С этой противной Зиргаллией? Могла думать только об этом и что-то такое рисовало моё воспалённое воображение, что совершенно не хотелось понимать и принимать. А когда он неожиданно вынырнул, я подскочила. Ну и пофиг, что лендра и Сандр посмеивались.
– Всё в порядке, – краткость не сестра его, а мать родная. – Росса, позови Милу и Алесту.
– А остальные? – растерялась я.
– А остальным лучше здесь не появляться, – тихо пробормотала лендра и метнулась к дверям.
Вскоре на столе появилась еда. Нельзя сказать, что мы голодали, но душистый хлеб с хрустящей корочкой, горячие булочки, сочное жаркое и вкуснейшие фрукты – праздник живота какой-то. А ещё густой суп со специями, нежная рыба в маринаде и салат из зеосских овощей, политый пряно-острой заливкой.
Мы накинулись на еду, будто сто лет не ели. Мила раскраснелась и уписывала за обе щёки. Ну да, это не в замке по тарелке еду размазывать. Одна Алеста ела не спеша, словно каждый день трескала деликатесы.
– Ммм… за такую еду я могу простить ей даже то, что она на тебя вешалась, Геллан, – брякнула и тут же была обстреляна взглядами.
Напряжённым – Геллана, он даже жевать перестал, посмотрел как-то пытливо, нахмурив брови, как будто искал на моём лице лишнюю пару глаз или второй нос. Любопытным – Милы. Девчонка расспросила бы, но побоялась рот открыть. Веселыми – Россы и Сандра. Последние вообще без конца улыбались да радовались не пойми чему.
Мы ещё не расправились с супом, как в таверну ввалилась чересчур шумная компания. Мужики ничего так, крепенькие, морды только красные да похабные. И тут же присоединились к рыбоглазым. Как по мне, так эти двое их ждали. Мужичьё тут же принялось громко ржать, пить, заказывать еду.
Они совсем загоняли стеснительную рыжулю, что старательно прислуживала в таверне.
– Эй ты! – раздался пьяный бас, когда мы подобрались к жаркому. – Да, ты! – ткнул мужик большим пальцем в Сандра. – Не хочешь ли в пятигранники перекинуться?
– Встанешь – еды больше не дам, – тихо прошипела первое, что на ум пришло: глаза у стакера полыхнули непонятно чем, а в груди у меня зачесалось с новой силой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Прекраснейшая, ну что вы, – мягко сказал Сандр и учтиво поцеловал мои пальцы, измазанные жиром. – Не ради живота одного жив человек. Мужчины любят развлекаться. Почему бы не пощекотать нервы? Будьте снисходительны к слабостям, небесная дева.