– Надо будет тебе лошадку получше найти в городе, – озвучила я свои мысли.
– Чем тебе мой Гор не угодил? – покосился на меня Ренн, сурово сжимая губы.
– Он похож на Россинанта – полудохлую клячу. Ну, в общем, у нас такая книга есть – про последнего рыцаря Дон Кихота. Вот он на таком же кабысдохе рассекал.
Вижу, Ренн поплыл от неместной информации, прям жаль его стало. Зато улыбнулся так, что аж дух захватило. Суровые маги, оказывается, умеют улыбаться. И тут Геллан появился. Присоединился, как ни в чём ни бывало.
– Завтра горы закончатся, – сказал, – а дальше – Виттенгар, городишко небольшой.
В этом он весь: то молчим и скрываемся, то разговариваем, словно ничего не случилось.
– Геллан… – начинаю о своём, наболевшем, но он только кивает, пряча глаза. И не хочется ничего выяснять, клясться, что, мол, в следующий раз я послушаюсь и не выкину коленце. Так он и поверил. Каждый раз одно и то же. Тяжко вздыхаю и погружаюсь в безрадостные мысли. За это время Ренн куда-то испаряется, и мы с Гелланом едем рядом, молчим, каждый о своём. А по сути, если разобраться, об одном и том же.
– Ну, я ж попросила прощения, – всё же бурчу нехотя.
– А я сразу простил.
Да. В общем-то как-то оно так и было, только почему ж тягостно на душе? Постепенно настроение выравнивается, и к вечеру словно ничего и не произошло.
Когда разжигали костры, подумалось вдруг, что слишком всё тихо-мирно-гладко. Вот, наверное, нельзя о таком размышлять, потому что буквально сразу ночь перестала быть томной.
Испуганное ржание лошади и всполохи молний заметили все. Не знаю, усидел ли кто на месте. Большая огненная птица пыталась убить Айболита. Я рванулась – Геллан удержал меня. Переполох длился недолго: Иранна усмирила буйное пернатое чудовище, а потом выяснилось, что в кустах бездыханная валяется Пиррия.
Вот что скажу: наверное, я плохая, потому как сразу и не жаль чокнутую сайну мне было. Хотелось посадить её на коняшку и рукой помахать до свиданья.
– Она лишена силы, – сказал Айболит, а Геллан в лице изменился и кинулся к Пиррии, словно огненная ведьма – самый близкий ему человек.
Я смотрела ему в спину и злилась, не пойми почему. Ровно до того момента, пока кровочмак не объяснил, что Пиррия потеряла способности и, по всей видимости, страдает от боли. И стало как-то проще: значит напакостить не сможет. По крайней мере, пока.
Золотокожие боги Сай и Вуг перенесли несчастную к костру, и пока Росса обмывала Пиррию да охала, я вынесла из фургона горшок с мимеями и, заглядывая в глазки Пуфика, проникновенно попросила:
– Давай, друг, помогай. Иначе твои ёлки-палки опять пожадничают, а нам надо Пиррию на ноги поднять.
Пуфик всё правильно понял. Толстозадые мерцатели ещё те хитрецы. Не знаю, почему зеоссцы считают их самыми пугливыми животными, но я для себя сделала очень интересные выводы: местная фауна оказалась умнее, чем кажется. Все эти кошечки-собачки, лошадки-кролики разве что не разговаривали. А ещё хитрованы поголовно – сами себе на уме. Благо, добродушные, но вот кажется: есть и с дурными характерами, типа Алестиной козлы, просто ещё не попадались.
В общем, Пуфик сел на задницу, сложил лапки и заговорил по-мерцательски с бело-голубым кустом. Я, естественно, рядом на коленях стояла в просительной позе с подставленными для даров ладонями. Мимеи повыделывались, спели песенку и набросали нам своих веток . Пообнимавшись с кустиком в знак благодарности и поцеловав довольного Пуфика, я схватила добычу и рысью направилась к Пиррии.
Росса смотрела на меня орлиным взором, но ни о чём не спрашивала, только следила за каждым жестом.
– Света маловато, – пробормотала, вглядываясь в обнажённое тело Пиррии. В себя ведьма приходить не спешила и, показалось мне, вообще в горячку впала: дышала тяжело, веки подрагивали, но шевелиться ей, наверное, было больно, поэтому лежала смирно.
На миг я чуть не ослепла: огненная птица зависла над нами, помахивая крыльями.
– Финист, – прошелестела Росса то ли удовлетворённо, то ли удивлённо – пойми их, ведьм зеосских.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Ага, финист – ясный сокол, – брякнула и начала прикладывать мимеи к телу Пиррии. Лианы ложились непослушно, словно нехотя, прилипать не спешили. А Геллана, помнится, лучше лечили.
– Как ты назвала его? – спросила лендра. Вот же ж: тут человек умирает, а ей важнее, что я о птице буркнула.
– Ну, у нас сказка такая есть о финисте – ясном соколе. Чет там мужем он чьим-то был. Днём птица. а по ночам в молодца превращался.
Сказала и замерла. Посмотрела на огромный живой факел над головой. Больше сокола, наверное, намного. Птица недовольно вскрикнула, и мы поспешили закончить: я удерживала куски мимей на ранах, а Росса аккуратно бинтовала. Вскоре Пиррия стала похожа на мумию из фильма.
– Порядок. Будем надеяться, поможет.
Финист тут же опустился и сел рядом.
– Мимеи лечат раны, – зачем-то пояснила я лендре, кивнув на Пиррию. – Вообще-то хорошо лечат, но с этой ведьмой вечно какие-то проблемы.
Финист потёрся головой о Пириину щёку, а мы зависли с Россой так, что не заметили, как появился Геллан. Бывшая сайна как раз открыла глаза.
– Геллан, – прохрипела она сорванным голосом, – мне некуда больше идти.
И отвернулась. Некогда красивое лицо опухло и шелушилось полосами, волосы висели тусклой паклей.
– Оставайся, – сказал он твёрдо, и я подскочила от неожиданности на месте.
Затем взяла его за руку и потянула за собой подальше от костра, чтобы никто не услышал наш разговор.
– Геллан, – прошипела я, чувствуя, как от возмущения, перехватило горло, – ты вообще соображаешь, что делаешь?! Она ж только очухается, как сразу же возьмётся за старое, будет козни строить. Нам только её и не хватало для полного счастья!
Геллан молчал, наклонив голову. Волосы скрывали лицо, и о чём он думал – не понять. Но походу, мои вопли его не трогали. Он уже всё решил.
– Ей некуда идти, Дара. У лишённых силы только один путь – в приют. Бывшие сайны долго страдают от боли, раны заживают плохо. Я знаю, ты хотела вылечить её мимеями, но, думаю, ожоги зарубцуются не скоро.
– Добрый, да? Но когда она снова нагадит, ты вспомнишь этот наш разговор.
– Лучше я буду жалеть потом, чем мучиться сразу, выгнав её больную и беспомощную в никуда. Она сейчас даже костра разжечь не в состоянии. Нас много. Надеюсь, мы сможем присмотреть, чтобы ничего не случилось ни с ней, ни с нами.
Я собиралась возмущаться и возражать, но Геллан взял меня за руку и сжал ладонь:
– Пожалуйста. Теперь я прошу тебя о снисхождении и жалости.
Выбил почву из-под ног. Я шумно вздохнула и села прям на землю
– Можно подумать, если я скажу «нет», Пиррия исчезнет.
– Я надеюсь, что ты не сделаешь этого. Не сможешь.
Он присел рядом и прислонился ко мне плечом. Сразу стало теплее.
– Обирайна постоянно испытывает нас, – сказал Геллан тихо, – мы можем казаться сильными, всемогущими, решать важные вопросы и идти к цели, убирая препятствия, не дрогнув.Только что тогда останется от нас? Чем заполнится пустота внутри? Можем ли мы, спасая Милу, взять и оттолкнуть Пиррию? Она не самое лучшее создание, но она живая, и её, как камень, не отодвинешь ногой.
Рядом с Гелланом надёжно и спокойно, и я вдруг остро понимаю, как хорошо, когда мы не ругаемся и можем поговорить. Наверное, мне не хватает вот таких вечеров и бесед, и плеча близко-близко. Всё изменилось, стало другим. Едем не пойми куда, и больше не будет, как прежде, поэтому надо принять новую действительность. Я ведь, если честно, скучала по Долине, разноцветным меданам. Там было проще и понятнее, а здесь – сложнее и опаснее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ладно, ты же знаешь: мне легче поверить, что все хорошие, чем корчить из себя злюку.
– Знаю, Дара. Важно, чтобы и ты понимала, какая ты настоящая.
От его слов стало горячо. Щёки пунцовые, в груди – пожар. Откуда знать, какая я настоящая? Деловая колбаса, постоянно спорящая с родителями? Вечный фонтан-энерджайзер для подруг с бесконечными пакостями и выдумками? Все зануды, а я такая дерзкая…