— Если нет у вашего короля подходящего графа, смиритесь и несите свой крест… а то допроситесь, что вас графом сделают.
— И серебряные коньки впридачу, — усмехается гость. — Это вряд ли, к счастью. С некоторых пор меня совершенно ко двору не тянет… — де Вожуа осекается, потом машет рукой. — Слишком уж высокие замыслы. Дышать нечем, как в горах.
Это правда. Обычному человеку там делать нечего. Господин де Вожуа, при всех своих жалобах, лишнего не говорит, а о чужих делах — особенно, но Мадлен же не слепая. Дурное в эту войну не только в городской черте творилось. У арелатцев тоже, видно, своей мути хватало, пусть и не так высоко она поднялась…
— Только насчет титула вы неправы, господин комендант. Его Величество Филипп — христианский король, — и не Живоглот аурелианский, но про это мы не будем, — и если считает должным возвысить или наградить, то от чего же тут отказываться? К тому же не вам, так детям вашим пригодится.
— Каким детям? — усмехается комендант. — Я в семье младший, невесты мне не искали, а сам я… Да я к вам и не с тем пришел. У вас, госпожа Матьё, станки и работники — и по городским законам вы мастер, так? Я прошу прощения, что не сразу сообразил — у нас оно иначе устроено, у нас вдова хозяйкой мастерской может быть, а вот в цех ее не примут. Так вот, вы и без меня должны знать, что место-то пусто. Фурнье вашего, мир его праху, еще после смерти епископа убили, его преемника уже мы повесили, а из тех, кто мастерские сохранил и условиям отвечает — кто не хочет, кто боится, а кто голосов нужных набрать не может. Так вот, — улыбается господин комендант, — господин Морис Жери вас предложил. Очень он вам признателен за то, что вы его семье дела его сыночка поминать не стали. И очень эта мысль вашим товарищам понравилась. Только вот до вас довести ее почему-то никто не захотел. И чего испугались?
Мадлен смотрит в окно и думает, что правильно побоялись. Потому что в самом предложении ничего особенного нет, хотя и хлопотно это — мало ей всего хозяйства, да детей пятерых, да общины, так еще и городские дела решай. Но вот объяснения… господину Жери Господь ума не дал, а сам господин Жери и не просил. Мало, что ли, ему показалось — и сына, и невестки лишился? Кем же надо быть, чтобы и после того его в покое не оставить? Людоедом, что ли? Конечно, мы для них людоеды. А если сразу не съели, при том, что ко мне сам господин комендант вот так запросто заходит, то, стало быть, хотим съесть и откармливаем на сладкое. Так что нужно подольститься, вдруг да помилуют… Тьфу!
— Господи ж ты Боже мой…
— Да, госпожа советник Матьё — и я так думаю.
— Что вы там говорили? Невесты вам не искали? — усмехается в ответ Мадлен. — Ничего, в Марселе благородных девиц с приданым найдется…
И вы не откажетесь, господин де Вожуа. Я же не отказываюсь.
— Ну, знаете… — разводит руками гость, потом улыбается — едва ли не впервые с осени. — Ну у вас и ухватки. Вот так вот придешь поговорить, а уже накормлен, спасибо, кстати, замечательно вкусно, а потом еще и женат…
— Рыбный суп вы уже полюбили, женитесь, научитесь погоду предсказывать… — говорит Мадлен. — Дойдем как-нибудь. С Божьей помощью и хорошей слегой и по болоту пройдешь.
Разбаловались вы там, думает она. Разбаловались и распустились с вашим де Рубо и с вашим королем. Привыкли, что люди могут и глупости делать, и ошибки совершать, и на преступление пойдут — но решения принимают, следуя выгоде своей и убеждениям… а не с дурацкого перепугу, не по мелочной злобе, не вовсе невесть с чего, не потому что яма выгребная в голову ударила… Привыкли, что у всего есть смысл и на все имеется разумное распоряжение.
Так, конечно, и должно быть. Но здесь если когда-то и было, то, наверное, тысячу лет назад, а то и раньше… да и то ровно столько смысла и разума, сколько может быть в порту-колонии, хоть и ромском. А у Его Величества Филиппа совсем другое хозяйство. Марсель в него не поместится, как дикого жеребца с Камарго не запряжешь в телегу. Вот и приходится господину коменданту править такой телегой. Что ж — другого города все равно нет. Казалось — навсегда ушли, а вот вернулись же, встали на прежнее место, как всегда тут и стояли.
А господин де Вожуа привыкнет. Может быть, из этого что-то хорошее и выйдет: для нас побольше порядка, для него побольше воли.
Мадлен Матьё, христианка, жительница города Марселя, мастер-печатник, хозяйка мастерской «Под Бараном» и, кажется, со дня на день — член городского магистрата, тщательно протирает деревянный стол — рыбная похлебка всем хороша, но запах въедливый. Каплю оставишь, так еще неделю все будут знать, что у тебя в четверг было на ужин. Протирает и думает, что у дурацкой славы — той, что сама сложилась после изгнания — есть свои преимущества. Вот ходит к ней новый комендант… раньше бы обязательно какую-нибудь похабщину вокруг этого развели. А теперь не то. Всем все ясно — толковый человек господин де Вожуа, с Божьей женщиной советуется… или показывает, что советуется. В любом случае — ведет себя умно и уважительно. Дурачье.
Господину коменданту, если подумать, и советчики, и советы не очень нужны. Он почти все сам понимает, а что не понимает — то чувствует. И хозяин он дельный. Недаром же де Рубо его при себе держал. Из ничего на пустом месте у господина де Вожуа образуется хороший порядок. Ему просто привыкнуть нужно, понять, кто тут кто… а люди смотрят и делают выводы, у кого в руках власть. Глупость, конечно. А, может, и не глупость. Вот так бы год назад — слушали бы, да кланялись, да забегали то и дело, осведомиться, что Мадлен Матьё разумеет про то и про это, может, и не было бы всей этой дряни. Что ж, если сейчас слушают — то и хорошо. Господь вразумит, как и что нужно делать, а что нельзя. Да ведь и сами же все знают. Только и нужно — подтвердить, что, мол, да, правильно. Страх, он похуже той рыбы — не неделю держится, не месяц, но если самому не бояться и другим не давать, выветрится в конце концов. И будет город.
Есть на что продержаться до осени — за это спасибо Его Величеству Филиппу, — а там уж все наладится. От голода не помрем, хоть из-за осады и пришлось затянуть пояса, между собой не перегрыземся, а там потихоньку все сложится да срастется. Город — как дерево. Если корни не подгнили, то хоть до земли его сруби, а все равно побеги пробьются наружу. А до корней гниль у нас все-таки не дошла, а что прогнило — то ветром в шторм унесло.
И хватит заниматься чужими делами, успокаивать комендантов и варить суп. Рыбный суп может сварить кто угодно, его испортить невозможно. А вот букварь Его Величества следует отпечатать по меньшей мере в три, а лучше в четыре краски. И шрифтами озаботиться. Такими, чтобы из нескольких сотен образцом стали наши. Чтобы и красиво, и читать легко, и от прочих наотличку. Есть, над чем подумать…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});