уже все рассказал, сейчас у меня нет времени на праздные разговоры. Вчера мы из-за вас отменили одну репетицию. Время дорого, сегодня даем еще один спектакль! – голос Фокина звучал устало, но не настолько уверенно, как ему бы этого хотелось.
– Я вас не задержу. У меня всего один вопрос, – пристально разглядывая русского хореографа, произнес Ленуар. – Он касается вашей покупки у Cartier.
Фокин провел рукой по взмокшим от пота волосам и схватился за спинку стула.
– Объявляю пятиминутный перерыв! Вера, подойди, пожалуйста, сюда.
Спускаясь на пол, русский хореограф посмотрел на Ленуара так, словно перед ним был не агент Безопасности, а таракан. К Фокину подошла одна из артисток балета. Она взглянула на него, а потом на Ленуара своими большими глазами и спросила:
– Миша, что-то случилось?
– Это Вера, моя жена. – Фокин обнял девушку за талию, словно решил прикрыться щитом. – И да, что-то случилось! Случилось! Дягилев хочет вытянуть из меня последние жилы. Этот полицейский обвиняет меня в том, что я собирался отравить Вацлава.
– Вы же не будете отрицать, что покупали у Cartier помаду? – холодно парировал Ленуар.
– Конечно не буду. Кроме того, я этого никогда и не скрывал, господин полицейский!
– Значит, тебя хотят подставить… – озвучила мысль, витающую над головами двух своих собеседников, Вера.
– Я столько сделал для русского балета, а меня хотят подставить… Не я ведь просил и умолял взять меня хореографом этой антрепризы! Вера, ты помнишь, как я четыре часа ругался с адвокатами Дягилева по телефону! И все ради чего? Чтобы мне сломали карьеру? Чтобы меня уничтожили, раздавили, как клопа? Нет, с меня довольно, Вера! Больше я не намерен терпеть подобного ко мне отношения! Я Михаил Фокин!.. Я…
– Да-да, вы бог балета! Но меня сейчас действительно интересует, мсье Фокин, где та самая помада, которую вы купили у Луи Картье? – перебил балетмейстера Ленуар.
– Вера… Вера, извини меня за это унижение…
– Господин полицейский, помада у меня! Я ее сейчас принесу.
И пока муж терзался от нелюбви начальства и высших сил, верная жена побежала искать доказательство его невиновности. Через пять минут она уже протягивала Габриэлю Ленуару красную коробочку помады с треугольными вставками из аметистов, напоминающими ягоды винограда. Сыщик, не снимая перчаток, открыл тюбик. Помадой явно уже пользовались.
– Если вы позволите, на время расследования я оставлю помаду себе, – сказал сыщик.
– Это подарок моей жене, а не французской полиции! – снова вспылил Фокин. – Париж отбирает у меня публику, мое имя, а теперь вы опускаетесь до того, что конфискуете у нас даже личные вещи!
– Если это нужно для расследования, то, конечно, берите, – обратилась к сыщику Вера. Затем она схватила Фокина за руку и притянула ее к себе, но Фокин вырвал руку обратно и снова закричал на свою труппу: – Перерыв окончен! Начинаем с пятого номера! Встали!
Верины брови сошлись над переносицей домиком, словно она молчаливо просила у Ленуара прощения за поведение своего мужа, а потом девушка снова взлетела на сцену. Репетиция продолжилась. На сцене разыгрывалась любовь пастушка и пастушки, и стекающий с артистов балета пот заставлял усомниться в природной легкости и наивности главных персонажей.
– Ты видишь, сколько вкладывается труда, чтобы создать великий балет? – спросила сыщика Николь.
– Я вижу усталость и раздражение. А на такой почве сложно вырастить что-то великое. Не думаю, что «Дафнис и Хлоя» взбудоражат французскую публику так же, как и «Фавн» Нижинского. К тому же Фокин репетирует свой новый балет, а сегодня этим артистам еще танцевать другие балетные партии…
Николь не успела ничего ответить. В этот момент к Фокину подошел человек, которого Ленуар уже где-то видел. Фокин отмахнулся от непрошеного гостя и показал рукой за кулисы. Сыщик с Николь поспешили за черной фигурой и застали его уже с Дягилевым. Он вручил русскому импресарио официальное письмо, скрепленное большой круглой гербовой печатью, и, прижимая руки к груди, долго в чем-то заверял Сергея Дягилева. Когда он обернулся, Николь воскликнула:
– Эрнест! Как вы поживаете? Как Люси? Ей нездоровится? Я не заметила ее сегодня на репетиции.
Точно! Это был брат Люси Жанвиль, которого Ленуар видел пару дней назад на премьере.
– Нет, она в прекрасной форме, просто всем актерам пантомимы сказали приходить сегодня сразу на спектакль.
– В «Дафнисе и Хлое» она действительно не задействована, чтобы участвовать в репетиции… Как же я рада вас видеть! Но что вас привело в театр, дорогой Эрнест?
– Мне очень неудобно, Николь, но пришлось сегодня играть роль курьера. Наш кардинал в свои шестьдесят два года совсем теряет голову. Одни расстройства, Николь… Одни расстройства. – Эрнест Жанвиль надел перчатки и похлопал себя по карману жилета. – Ох, мне пора! Пора возвращаться…
– Что он опять учудил? – спросила Николь.
– Мне так это все неприятно! Причем я даже не могу ему сказать, что Люси тоже участвует в русском спектакле. Иначе он меня просто уволит. Дожил, называется, до седых волос, чтобы бегать, как шавка, с угрозами по театрам…
– Эрнест, но что случилось?
– Кажется, Леон-Адольф Аметт, кардинал Парижа, хочет отменить «Русские сезоны», – громогласно заявил всем присутствующим Сергей Дягилев.
– По закону парижский кардинал не имеет права вмешиваться в светские дела. Во Франции церковь отделилась от государства еще в 1905 году, – сказал Ленуар.
– Официально, конечно, он не может ничего отменить, да, мсье Жанвиль? Но он может обратиться к своей пастве с заявлением, что если они пойдут смотреть «Русские сезоны», то будут отлучены от церкви. Передайте своему Аметту, мсье Жанвиль, что Сержа Дягилева так просто не запугаешь и отменять балеты мы не будем! – Дягилев вскинул подбородок и непроизвольно выпятил нижнюю губу. В эту секунду он, как никогда, походил на бульдога.
Эрнест Жанвиль опустил глаза и повернулся к журналистке.
– Николь, дорогая, давайте я отвезу вас к Люси. Она приболела, вы давно не виделись, моя сестра будет очень рада вашему визиту.
– Да, но у меня через час файв-о-клок в редакции Le Figaro…
Ленуар посмотрел на журналистку и кивнул ей.
– Впрочем… Хорошо, Эрнест, поедем к Люси! Мы действительно давно с ней не виделись…
– Спасибо, Николь! – тихо сказал ей Эрнест Жанвиль. – Вы моя спасительница!
Жанвиль подал руку журналистке и повел ее к выходу. Николь рассеянно обернулась на Ленуара, но тот только снова успокаивающе ей кивнул.
– Мсье, если в дело вмешивается сам кардинал, то не будет ли благоразумным с вашей стороны все-таки отменить или перенести спектакль? – обратился Ленуар к Дягилеву. – Вы слишком многим рискуете. Один из ваших танцовщиков убит, на второго организовано уже два покушения, если вы лишитесь зрителей, то зачем