Дом был большим, спустя пятнадцать минут я заплутала, пытаясь определить, где находится наша комната. И еще я хотела есть. За ужином с трудом проглотила суп, аппетита не было, а сейчас голод квакал в желудке. И булькал тоже. Где тут у них кухня, непонятно. Около 20 минут открывала и закрывала разные двери в этом лабиринте, пока не нашла нужный вход. Наконец-то.
Кухня была не просто большой, огромной. В помещении горел свет, отражаясь в ультрамодных стальных поверхностях. Несколько столов-островов усеяны техникой и посудой. Прошаркав внутрь, я стала искать глазами холодильник и оторопело замерла.
Полина Сергеевна, которая три дня умирала у нас на глазах, с самым бодрым видом лопала сосиску, вытаскивая ее из недр холодильника. Вид у нее был при этом адски здоровый.
Увидев меня, она так же замерла и испуганно всхлипнула.
— Спалилась, — сказала как-то нехотя, а потом лучисто улыбнулась. — Сосиску хочешь?
9.1
Мое изумление быстро прошло, и гнев накрыл медным тазом. Значит, она не умирает, а просто притворялась.
— Как же так можно, Полина Сергеевна!? — накинулась я. — Ваш сын чуть с ума не сошел, думая, что вы покидаете нас. Это очень жестоко! Бесчеловечно! Не ожидала от вас подобного сумасбродства! А главное, зачем?! Чего вы добились?!
— Можно, — она была само спокойствие. — Мне 60 лет, я одной ногой уже в могиле, — сказала она, хотя в могилу вообще не собиралась. — А этот паразит таскается за каждой юбкой. Он никогда не успокоится. Даже тебе заделал ребенка, и не хочет, подлец, жениться. Ты знаешь, сколько раз я у него спрашивала, когда вы распишитесь? И ничего! А ты, оказывается беременна, а он — нини! Ты знаешь, сколько денег он тратит на женщин!? — разбушевалась Полина Сергеевна. — Господи, я не знаю, как остановить его, чем ударить, чтобы пришел в себя! И год за годом терпела безобразия, закрывала глаза на то, что он творит, не стесняясь меня! Свою мать! Ведь он водит их сюда! Негодяй! — последнее слово она выдавила почти с ненавистью. — А ты такая хорошая, солнышко мое, я не дам ему вильнуть в кусты, сдохну, но не дам, и пусть помучается, мне совсем его не жалко!
Выговорившись, она сунула половину сосиски в рот и победно заскрипела зубами. Слушая ее, я поняла, что мы попали со своим враньем. Открыла было рот, чтобы как на духу признаться, и снова закрыла. Надо с кем-то посоветоваться, я боялась брать на себя ответственность за "правду". А вдруг после моих откровений у Полины Сергеевны остановится сердце? Господи, как мы выпутаемся? В душе все сжималось от страха и растерянности.
— Насильно женили его, — покачала я головой и прикусила губу. — Если Паша не торопился, значит у него были на это серьезные причины. И я с пониманием отношусь к его решению. В браки принудительно не загоняют. Узнав правду, сын вам спасибо не скажет.
— Переживет, — отмахнулась она, закрыв холодильник. — Я хочу внуков, и чтобы он угомонился, чтобы любил жену и стал вести себя, как и подобает главе компании.
— Вы сами себе противоречите, — сказала я. — Сами говорите, что он не изменится, и сами заставляете его меняться насильно. Штамп в паспорте — фикция.
— У меня есть план, — не согласилась Полина Сергеевна и заговорщицки улыбнулась. — Я буду умирать очень долго, он привыкнет к тому, что дома его ждет жена, к тому же в положении, и возьмется за ум.
— И начнет изменять жене, — подытожила я, улыбнувшись.
— Ему некогда, — засмеялась его мать. — С офиса приезжает уставший и поздно, взвалил на себя сто дел, он трудоголик и работяга. Тащит каких-то девиц с работы или случайных знакомых. Я не знаю, где он их клеит. Где-то, — пожаловалась она. — Всех бы удавила. Но сейчас притих, — радостно улыбнулась мне. — Потому что втрескался в тебя, подлец, и все боялся совершить мужской поступок. Я ему немного помогла. Поумираю недельку, потом признаюсь. Спать пошли, — сказала она, даже не сомневаясь в том, что я ее не выдам.
— Хорошо, — пробормотала я, забыв про еду и про то, что голодна, и поплелась следом.
В длинном коридоре остановилась в нерешительности. Полина Сергеевна взяла меня за руку и куда-то потащила.
— У нас тут столько комнат, но ты привыкнешь, сейчас провожу, — я почти бежала за ней. — Вот, — ткнула она в спальню сына. — Ты запомнила дорогу?
— Кажется, — сглотнув слюну, кивнула я, надеясь, что она уйдет.
— Входи, — с этим словами открыла дверь и затолкала меня внутрь.
В темноте разглядеть помещение не представлялось возможным, поэтому я замерла, чувствуя, как бухает в груди сердце, и развернулась к двери, пытаясь через щель рассмотреть коридор. Ушла или там еще? Как я ни щурилась, ни черта не увидела. Стараясь не шуметь, толкнула дверь, но последняя как назло не открывалась. Вот ведь везение, блин. Навалилась всем телом, но не успела выбраться. Кто-то сзади потянул на себя. В страхе испуганно шарахнулась в сторону и зажмурила глаза, когда в комнате в огромной люстре над головой загорелись все лампочки.
Он стоял так близко, что я побледнела. Молчал, разглядывая меня. Я никак не предполагала, что в трусах и майке буду стоять перед чертом в 3 часа ночи. Если на мне была хоть какая-то одежда, Чистяков, видимо, спал без всего. Не мог же он так быстро раздеться специально для меня? Точно не мог. Я открыла рот и невнятно проскрипела:
— Ошиблась дверью… случайно.
— Как удачно, — его голос бархатной волной запутался в ногах, делая конечности неподвижными. Мое тело остекленело, а глаза уставились на волка, который после осматривания кажется начал обнюхивать свою жертву. Осталось только закрыть глаза и ждать, когда меня слопают.
— Пойду….спать, — выдохнула я и повернулась, чтобы улизнуть, но мне не дали сделать ноги, ухватив за трусы и прижав к стене. Паша вытянул руки, закрыв путь к отступлению, и замер. Вернее, мы оба замерли, а я перестала дышать.
— Ты любишь его? — спросил он тихо.
9.2
— Какое ты имеешь право задавать мне такие вопросы? — возмутилась я, с трудом дыша. — Кто ты такой?
— Твой муж, — лениво процедил он, вдавив меня в стенку.
— Это фарс, — твердо сказала я. — А вот мои эмоции — настоящие, да, ты мне нравишься, ты это хотел услышать? И дальше что?
— Я хочу тебя, — прохрипел Паша. — Так хочу, что скоро сдохну.
— Это ничего не значит, потому что Кораблев для тебя важнее, чем твои переживания и желания, — в отчаянии произнесла я. — Ваша дружба с одной стороны и дурочка Надя с другой. А дурочкой Надей можно заткнуть все ваши мужские проблемы, с маман разобраться и поддержать по-братски, наврав окружающим с три короба. Устала я, дай пройти, — попыталась пробиться к двери.
— Это неправда, — Чистяков не двигался с места и не давал проходу. — Как только мы встретились, я сразу же предложил постель, а ты стала ломаться. Обманула меня, а потом Кораблев обманул всех. А за вами я начал обманывать. И кто тут виноват?
— Ложь — штука заразная, до такой степени, что даже мать твоя завралась, — зло бросила я.
— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился он, сжимая кулаки. — Мама при смерти, имей совесть.
— Твою маму я люблю, — призналась ему, — только ее некроз — спектакль для идиотов. Для нас троих, но в первую очередь для тебя. Полина Сергеевна хотела заставить сына-бабника жениться и добилась своего. Ты женился, мы заврались так, что теперь не выпутаться. Я сейчас у тебя, потому что застала ее на кухне жующей сосиску. А потом твоя мамуля привела меня к спальне, потому что в ее реальности мы женаты, и я жду от тебя ребенка. Через неделю Полина Сергеевна перестанет умирать, и начнем умирать мы. Буквально.
Я выпалила все как на духу и успокоилась. Будто камень с души свалился. Во-первых, призналась черту, надоело таскать все в себе, во-вторых, про маму его посоветоваться можно только с ним. Не буду я прикрывать это балаган. Устала.
— Не верится даже, — он наконец-то отступил и побрел к кровати с таким измученным выражением лица, что мне тотчас же стало его жаль.