А может быть, убить хочет? Уже и непонятно.
Пускай я струсила в последний момент, но то, как сейчас смотрит на меня мужчина, не предвещает ничего хорошего. Лучше уйду, пока он ошарашен и стоит как истукан.
Делаю шаг назад, второй, третий, но вздрагиваю, когда Тамерлан в один шаг преодолевает расстояние, хватает меня за белый воротничок и шипит прямо в лицо:
— Стоять…
Глава 26. Алла
Страх сворачивает в узел всю былую уверенность. В мозг иглами врезается понимание, что я совершила ошибку. Ступила на запретную территорию, надавила на его слабую точку. Только триумфа я не ощущаю.
Тело дрожит, пока его глаза похотью выжигают мне сетчатку. У меня внутри бушует огонь, который разрастается от давления лямок воротничка на плечах.
Чем сильнее Тамерлан тянет, тем жарче мне становится. Ткань, еще недавно казавшаяся такой удобной, превращается в наждачку, а желание победить превращается в желание рвануть отсюда куда подальше.
Что я и пытаюсь сделать, уперевшись руками в его стальную грудь, до предела забитую мышцами. Идеальная сволочь!
— Я хочу уйти... — шепчу скрипучим от страха голосом, смотря умоляюще.
— Не получится, Алла. За что боролась, на то сейчас и напорешься.
Сейчас он больше похож на зверя. Зубы скалит, глазами блестит. А я сама положила себя ему в пасть. На блюдечке поднесла. Жрите, пожалуйста.
Поздно пришедшее осознание собственной глупости не оставляет мне шанса вырваться. Теперь, кажется, ничего не поможет избежать столь долгожданного секса. И как не пытаюсь тормозить пятками, он продолжает тянуть к себе с силой огромного тягача.
Вот я уже подобно волне врезаюсь в его стальную грудь, цепляюсь за рубашку, сминая ее, кожей чувствую его плотский голод.
Он опаляет мои губы, но не торопится, словно смакуя запах своей добычи, рассматривает искусанные губы, ласкает взглядом неглубокое декольте, отчего в горле пересыхает, а соски предательски рвутся наружу, чтобы на них обратили внимание. Предатели!
Нарвалась. Добилась своего. Только почему ужас окутывает тело. Почему так страшно сделать последний решающий шаг. Но все мысли и сомнения сдувает, словно ветром, стоит ему обжечь меня сухими губами.
Совершенно не такого поцелуя я ждала, совершенно не ожидала, что его руки неожиданно мягко обхватят мою попку под короткой юбочкой. Так сладко сожмут. И того, как жадно он застонет в мой рот.
Теряю ориентацию. Как ноги теряют пол, и вот я уже на Тамерлане, который несет меня в свой кабинет, хлопает дверью и прижимает меня к ней с другой стороны, сдавливая до приятной боли ягодичную плоть.
Теперь сквозь ткань я ощущаю степень его возбуждения, а страх не покидает. Я прекрасно помню, каких он размеров, и с какими ощущениями проникал в меня, как он может таранить женское нутро. Не жалея. Эгоистично.
Это не дает расслабиться, и я начинаю брыкаться, но язык внутри рта все портит. Он с ожесточением принимается тянуть из меня силу воли, пьет страхи, вынуждает забыть о собственных желаниях. Обманывает, заставляя потеряться, принять мужчину.
Один настойчивый поцелуй, и я уже готова сама тереться об него всем телом, ласкать пальцами густые волосы и постанывать в губы, которыми меня клеймят, шепчут что-то невнятное.
Целует, целует, руками мнет зад, ничего больше не делая, пока я уже в нетерпении еложу промежностью по его вздыбленной ширинке.
— Оох, — на выдохе. — Что ты…
— Молчи, Алла, лучше молчи.
Спина, которой только что я чувствовала крепкую опору, уже ощущает боль от грубого столкновения об стол.
Ощущения спутанные, все как будто не со мной, некоторые моменты выпадают из памяти, потому что все естество сосредоточено на удовольствии, которое плещется во мне через край в унисон с тем, как Тамерлан неистово толкается в меня через два слоя ткани.
Господи, и зачем мне белье?! И почему на нем столько одежды.
Пальцы сами, непроизвольно, тянутся к пуговицам на рубашке, расстегивают первую и дрожат от прикосновений к кусочку горячей кожи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мои губы от поцелуев уже немеют, но, когда его касаются бьющейся на шее жилки, в недовольстве открываются, словно их лишили чего-то жизненно необходимого.
Мои проворные пальцы уже расстегнули все пуговицы, а его руки взялись за воротник моего коричневого платья. Резкий треск ткани на мгновение приводит в себя. Отрезвляет. Еще есть шанс уйти…
Открываю глаза и тут же вскрикиваю, когда упираюсь взглядом в животную страсть его чернеющих глаз.
Сейчас он больше напоминает чудовище, что, не спуская с меня тяжелого взгляда, сильнее раздвигает ноги, а я чувствую между ними щемящую внутренности пустоту. И страшно, и голодно.
Я словно жертва, распятая перед своим мучителем, пока он медленно высасывает из меня жизнь. Забирает все себе. А я, что? Все отдаю. Как тогда, подношу ему себя, уже хорошо зная, что он вновь разобьет остатки чувств.
Тамерлан опускает лицо, и я втягиваю через рот воздух, когда его губы придавливают один сосок, а второй сжимает из неоткуда взявшаяся рука.
С задницы пропадает вторая, и я слышу, что она уже занята освобождением рвавшейся наружу плоти. Она со шлепком касается моего бедра, пугая размерами сильнее обычного, и я даже взглянуть на нее хочу, чтобы понимать масштабы ожидающей меня катастрофы, но неожиданно оказываюсь на животе, а ягодицу опаляет удар тяжелой ладони.
Вскрикиваю и тут же издаю стон, когда Тамерлан заглаживает удар. Ровно до той секунды, чтобы нанести новый.
— Тебя лупить и лупить, — рычит он за спиной, заставляя мурашки взбунтоваться, а сердце пуститься галопом бешеного жеребца — Драть и драть. Может, только тогда ты станешь послушной. Проверим?
Глава 27. Алла
Вопрос в пустоту, потому что ответа я не знаю.
Его вторая рука проводит по спине, режет кожу лопаток и тянется выше. Его цель — два высоких банта, которые он стягивает. Не откидывает в сторону, а завязывает на моей шее, пока пальцы на ногах от страха и предвкушения поджимаются. А сердце стучит быстрее колес поезда по рельсам. Мокрый поцелуй разгоняет этот состав похоти до полной скорости, так что дыхание уже перехватило, а кожа на лице натянута до предела.
Давление на шею не сильное, но Тамерлан словно зафиксировать меня хочет, а я кричать хочу: «дурак, куда я денусь!».
Сглатываю, прикрывая глаза, чувствуя, как все сильнее закручивается тугая спирать внутри живота, готова вот-вот выстрелить так же, как готов ворваться в меня огромного размера член. Самый кончик уже касается влажных складочек, почти ласково, скользит вверх-вниз. Тамерлан пинком заставляет расставить ноги шире. Но не остужает жар, который вынуждает меня задыхаться. Замереть в ожидании. Сглатывать вязкую слюну и убеждать себя, что я сама этого хотела. Так давно хотела его член внутри себя. И плевать на боль, уверена, с ним даже она станет приятной.
— Тамерлан, — выдыхаю, не в силах сдерживаться, когда он вдруг тянет ленты на шее на себя, заставляя сильно изогнуться и ловить ртом воздух.
Перед глазами чёрные точки. В груди разбухающее, как тесто, сердце. Между ног еле сдерживаемый фонтан.
— Дыши. Главное, дыши... — только и шипит он, прикусывая мочку уха, опаляя влажностью кожу. Но я уже не чувствую это, потому что горячая плоть принимается неспешно тереться между складочек, задевая тот самый эпицентр, который вынуждает меня забыть о страхах, боли, разуме. Обо всем постороннем.
Нет больше войны. Мы сложили оружие ради самого порочного перемирия.
Нет больше Аллы, есть женщина Тамерлана, которая готова терпеть все, что бы он ей не приготовил... Особенно, если это оргазм, настигнувший внезапно, как прятавшийся в дебрях зверь. Он впивается в мое существо, вынуждая сотрясаться от тянущих внутри живота спазмов и лить слезы от того, что так долго копившееся напряжение, наконец, отпустило. Словно фантомная боль у старого вояки.
Ленты слетают с шеи, но руки Тамерлана обхватывают пару оставшихся от прически косичек и продолжают держать меня изогнутой, пока головка его члена, покачиваясь, трогает край входа, словно разрешение спрашивает. Словно оно ему требуется, когда каменная плоть медленно растягивает меня изнутри.