— Вроде того, — она смущенно отвела взгляд. — Я еще хотела спросить. Про меня ведь вроде как передавали по ТВ. Ну, мол — я, такая злобная, разгуливаю на воле и выгляжу вот так-то.
— Я не смотрю телевизор. А в интернете я не шел по этим ссылкам — они меня бесили.
Она наконец улыбнулась. Впервые за четыре года я видел ее улыбку, и она вновь пленила меня, как в первый раз.
— Ты совсем не изменилась. Только волосы почему-то зеленые. Зачем? Родной цвет тебе лучше.
— Это маскировка. Иначе бы меня не пустили на поиски тебя.
— Поиски? Это было сложно?
— Еще бы.
Мы медленно склонялись друг к другу через стол.
— А кто не пустил бы? Ты живешь… со своими?
— Да. И нет. Красила меня сумасшедшая женщина, которая считает себя ведьмой. Неудивительно, что такой придурошный выбор.
— Бывает же.
— А ты как живешь?
— Ну, я ушел из «оперативной» журналистики и веду спокойный образ жизни. Редко выхожу из дома. Иногда скучаю по тому адреналину, если честно, но зато никто не пытается меня препарировать или застрелить или продать на органы.
— Что, и такое бывало?
— Ну, мне, по крайней мере, угрожали.
Поддавшись влечению, я накрыл ладонью ее ладонь и медленно повел рукой по хрупкой кисти, ныряя пальцами к «перепонкам».
— Ты знаешь, я мстила за тебя, — заговорчески улыбнулась она.
— Мстила?
— Да. Правда, безуспешно. Я пыталась зарезать Джека ножом, но он отобрал его у меня. Пыталась пристрелить — но сначала промахнулась, а потом он убежал. В итоге я его отравила, но выжил и выздоровел и живет теперь как ни в чем не бывало.
— Да ты роковая женщина.
— А ты думал. Хотя — я роковая неудачница.
— Да ладно, всё честно. Я жив, и он жив.
Она усмехнулась.
— Ну да. Ладно уж. Пускай живет.
— Так и быть?
— Ага.
Я захотел сказать ей что-то романтичное вроде «Судьба намеренно сберегла тебя от бессмысленного убийства», но вспомнил, кто она, и промолчал.
А затем я сделал то, чего делать не стоило. Я перегнулся через стол к ее уху и прошептал:
— Давай снимем номер в гостинице.
И она согласилась.
И мы были вместе, как должны были быть четыре года назад.
Сколько раз я вспоминал наши долгие мистические поцелуи и как сокрушался, что у нас не было тогда еще хотя бы дня. Когда считаешь возлюбленную мертвой, кажется, что один-единственный секс с ней мог бы что-то изменить.
Мы вызвали такси и быстро добрались до гостиницы. Я оплатил номер для новобрачных и, запершись в нем, мы даже не включили свет. Мы целовались, стоя и лежа, и обнимали друг друга именно так, как должны обнимать те, кто четыре года считали друг друга погибшими. И мы медленно снимали друг с друга одежду и наслаждались каждым сантиметром кожи друг друга, будто продали душу за эту встречу. А когда я вошел в нее, когда чувствовал и слышал ее дыхание, когда ощущал всем телом ее — именно ее! — я понял, насколько правдивы были мои мечты. И уснул, окутанный ее запахом, с чувством долгожданного, безмятежного и счастливого покоя.
Но без нескольких минут шесть утра я проснулся от кошмара, в котором кораблисты были далеко не самым страшным. И посмотрев на часы, я поблагодарил высшие силы за этот кошмар и взмолился, чтобы меня пронесло. Как можно тише я поднялся с кровати и начал собирать по темной комнате одежду, параллельно придумывая оправдания.
Шебуршание, которого я не мог избежать, разбудило мою бедную Вренну, и я увидел отсветы фонарей в ее удивленных глазах.
— Ты куда?
Я остановился, опустив руку с футболкой.
— Прости, прости, Вренна, я должен… — я сокрушенно опустил голову. — Я должен успеть домой до утра. Я должен — к жене. Прости, я женат!
Она медленно изменилась в лице, но ответила спокойно и сильно:
— Ну так я тоже замужем. Это ничего не значит.
Я опешил и чуть было не разозлился.
— За Джеком?
— Да.
— Но ведь… Мне показалось… ты была, ну…
— Ну да. У нас так — фиктивный брак.
Я уронил голову.
— Ну так у меня-то — нет! Прости, умоляю.
Я одел футболку.
Она сидела на кровати, закутавшись в одеяло, и тяжело смотрела на меня.
— Ты хочешь сказать, что я сейчас — эту ночь — была просто твоей любовницей? Ты изменял жене со мной и сейчас вернешься к жене и — забудешь меня?
— Нет, Вренна, — я опустился на одно колено и стал энергично шнуровать кроссовки. — Как я забуду тебя? Это ужасно, но я же теперь не смогу без тебя. Поэтому давай встречаться так часто, как сможем.
— Но к жене ты всё равно вернешься, — фыркнула она.
— Вренна… — я поднялся на ноги, готовый накинуть куртку и уйти. — У меня ребенок! У меня дочке три месяца — и тут ты! Что прикажешь мне делать?!
Чёрт | 10
В начале ноября в нашем Доме появился еще один постоялец и наш общий старинный друг, Якобс. Прозвище — в честь марки кофе, которую Якобс ненавидел, как и любой другой растворимый кофе, так как пил только молотый, заваренный в джезве с правильным диаметром дна и всё такое. Вначале я подумал, что его приезд разрядит атмосферу, потому что теперь, когда уехала Вренна, мне снова стало сложно сдерживать себя по отношению к Мекс — но не тут-то было.
Он подъехал на алом внедорожнике, взметая снег и сея панику в наших параноидальных сердцах. Мы с Артуром неподвижно стояли у окна, с ужасом наблюдая, как некто приближается к нашему тайному убежищу. Но автомобиль затормозил возле Дома, и из него вышел чертовски знакомый невысокий субъект с ежиком русых волос и характерной размашистой походкой.
— Да ладно. Это он? — изумился я.
— Черт, да! — радостно усмехнулся Артур и поспешил навстречу гостю.
После шумных объятий и взаимных удивлений Якобс начал обычную песню:
— Джеккимор, а ведь я так и думал, что встречу тебя тут! Спорим, не угадаешь почему?
Я фыркнул.
— А чего тут долго думать? Увидел меня по ящику, и решил, что я здесь.
— А вот и нет.
— Ой, не завирай!
— В дом пойдемте, чего мы на морозе, — усмехнулся Артур. — Расскажи лучше, как сам? — обратился он к Якобсу.
Тот начал в красках описывать всякую белиберду, но сбился, стоило нам встретить в коридоре Нику.
— Мекс таки превратилась в черную кошку? — с задором уточнил он, проводив зверька взглядом.
Я засмеялся, а Артур чуть закатил глаза.
— Мекс скоро подойдет.
— А… А спорим, когда она меня увидит — отреагирует совершенно повседневно, будто я каждую неделю заезжаю? — он с надеждой посмотрел на нас.
— Может, и так, — Артур пожал плечами, и Якобс перевел просящий взгляд на меня.
— Ладно, — сдался я, качая головой.
— Кто проиграет — выливаем на голову ледяную воду! — возликовал Якобс. — Лады?
— Ох.
— Яков, когда ты уже перестанешь быть таким ребенком? — поинтересовался Артур, опускаясь на диван в верхней гостиной.
Спорщик беззаботно пожал плечами.
— Иногда я спорю о чём-то серьезном и на что-то серьезное. Тогда мне не до ребячества. А сейчас — почему бы нет, а? — он плюхнулся между мной и Артуром и закинул руки нам на плечи. — А знаете, я ведь почти окончил свой главный спор с сестрой, о гибели отца. Я в курсе, где добыть точные доказательства — так что дело за малым.
— Постой, а разве ты не решил уже эту проблему — пару лет назад? — нахмурился Артур.
— Не, Арчи, тогда показалось. Теперь точно решу. Теперь она у меня попляшет.
Под цоканье каблуков к нам поднялась Мекс — в кровавом шелковом платье и с бутылкой пряной мадеры.
— Привет, мальчики, — она поставила вино на столик возле нас, и я, конечно, остался совершенно невозмутим, когда при наклоне сверкнуло откровенное декольте. — Якобс, рада тебя видеть.
— И я тебя, милая ведьмочка.
Я опять остался невозмутим, если не считать вскипающей бури.
Мекс отправилась к стеллажам за бокалами, а Якобс пихнул меня в бок и самодовольно ухмыльнулся:
— Ты проиграл. Кто несет ведро воды?
Я случайно испепелил его взглядом.
— С каких пор ты разучился достойно проигрывать?
Я отвернулся.
— Не прямо сейчас.
— Эй, а когда? Сейчас надо!
Мекс звякнула хрусталем о стол и села возле Артура на поручень дивана.
— Чего не поделили? — невинно поинтересовалась она.
— Да мы вот поспорили, — с готовностью начал объяснять Якобс, — о том, как ты на меня отреагируешь. И Джекки проиграл, а теперь не хочет платить.
— Ты всё споришь, Якобс, — она покачала головой.
— Ну разумеется. Жизнь не жизнь без спора! — он оглядел всех. — Ладно, видимо, за водой иду я. Кажется, где у вас тут ванная я еще не забыл.
Когда он вышел из комнаты, я громко вздохнул. Мекс полюбопытствовала насчет деталей спора — я рассказал.
— Хочешь, — предложила она, — я скажу ему, что моя реакция была более чем удивленной, просто я так выражаю эмоции?