Москву для ремонта ходовой части в официальном дилерском центре.
А поскольку на дорогах было неспокойно, командир полка выделил двух инспекторов с оружием для охраны дорогого автомобиля. В пути они остановились для ночевки на одной из площадок в Воронежской области.
В кабине грузовика разместились водитель и второй инспектор. Кипятков же пошел спать в «Вольво». Дураком он не был, поэтому распахнул двери будки настежь, завел машину (дело было зимой), включил автомобильную печку и убедился, что дым из выхлопной трубы, торчавшей на улицу, выносит по ветру правильно. После этого спокойно завалился спать. Кто-то из добрых людей подошел ночью и плотно закрыл обе двери фургона. Был, наверное, этот кто-то великим шутником и любил, по всей видимости, черный юмор.
Сколько времени Костя пробыл в газовой камере – точно не известно. Второй инспектор вылез ночью по нужде, увидел закрытые двери, и тут же перекрестился. Вдвоем с водителем они выволокли на свежий воздух бесчувственное тело Кипяткова и вызвали «Скорую помощь». В районной больнице Костю все-таки откачали, но сообщили, что отравлен он тяжело и есть необходимость перевезти его в лучше оборудованную клинику областного масштаба. Командир полка отправил двух инспекторов на хорошем автомобиле с приказом быстро доставить Кипяткова в родной город и организовал ему отдельную палату в лучшей больнице.
Оба инспектора отнеслись к поручению с большой ответственностью. Увидев, что Костя сам вышел к ним из здания больницы, своими ногами доплелся до машины и даже пару раз рассмеялся, они сделали вывод – опасность позади. И хотя главный врач разъяснил этим охломонам, что везти больного надо в лежачем положении и выдал лекарства, которые необходимо принимать в пути, они решили сделать иначе. Как только машина выехала за ворота, один из сослуживцев Кипяткова заявил:
– Ну что, Костян, плохо тебе? Не бойся, сейчас мы тебя вылечим!
Последней пустой пивной банкой Кипятков запустил в пробегавшего по территории краевой больницы облезлого кобеля. Потом вылез из машины и рухнул на асфальт под ноги встречавших его врачей.
Впоследствии Костя больше месяца пребывал в овощном состоянии, не узнавая никого: ни жену, ни родных, ни друзей. Большую часть этого времени он провел в барокамере. Таскали к нему каких-то знахарей, бабок, медицинских светил. В конце концов, чудо все-таки произошло. Разум стал постепенно возвращаться.
Через год после всяческих процедур, санаториев и домов отдыха он стал похож на прежнего Кипяткова. Вот только руки у него дрожали, и с памятью стало плохо. Он частенько забывал, что кому-нибудь денег должен. Сначала думали – прикидывается с умыслом. Потом выяснилось: он не помнит даже, что сам кому-то занимал. А это уже совсем другое дело. Врачи предупредили его жену – в милиции ему больше работать нельзя, ибо там выдают оружие. Типа, забудет, что стрелять в хамов-водителей нельзя, пульнет в кого-либо и ничего ему за это не будет. Угоревший ведь!
Кроме того, после года лечения его медицинская книжка содержала столько интересной информации, что можно было легко сделать инвалидность и смело свинтить на пенсию. Но Костя не сдался. Поскольку он не владел больше никакой профессией, то решил остаться в милиции. В итоге с помощью горячо любящей его жены, кучи денег (родители и тесть с тещей) и связей, он был признан годным к несению строевой службы (заключение военно-врачебной комиссии).
Правда, по распоряжению командира полка первые полгода Кипятков ходил на службу без оружия. В роли наставника за ним закрепили Палыча.
Когда решено было выдать Косте пистолет, Кривошапко чуть ли в истерике не бился, доказывая, что этого делать категорически нельзя. Но его, естественно, не послушали. Слава богу, все было хорошо после этого, хотя Палыч боялся до сих пор, и когда во время усилений в экипаж выдавали автомат, тут же отбирал его у Кипяткова и таскал до конца смены на себе…
Тем временем в курилке заговорили о деньгах. Алмазов, обращаясь ко всем сразу, спросил:
– Вы деньги сдавали?
Он имел в виду ежедневную повинность, которую несли все инспекторы. Деньги собирались, якобы, на ротные нужды. По словам Царя, они служили для покупки канцелярских принадлежностей. В роте было восемьдесят человек. Учитывая суммы, которые собирались командирами взводов, командиру роты можно было писать «Паркером» по пергаменту.
Царь ревностно следил за сборами и ежеквартально индексировал размеры выплат с учетом инфляции. Кроме этих сборов бывали еще срочные, так сказать – авральные сдачи, когда Его Величество напрягало командование полка, или управление ГИБДД. Ну, а что касается самого командира роты – расчеты с личным составом он производил лично.
На вопрос, заданный Алмазовым, Кривошапко и Гращенко ответили утвердительно.
– А у нас нету,– сообщил Изя.
– Значит, сейчас Царь на вас будет жениться,– констатировал Палыч.
– Ни фига, у нас бухой есть,– с сомнением в голосе сообщил Алмазов.
Яреев рассмеялся и ничего не сказал. Командира роты он знал лучше всех.
– А где твой постоянный напарник, – спросил у него Гращенко.
– Болеет, естественно, – ответил Яреев, – Новый Год же на носу.
– А-а-а, понятно…
Напарником у Яреева был некто Серега с интересной фамилией Клейман.
Его, как и Алмазова, называли различными еврейскими именами, но он открещивался от обвинений в причастности к иудейской культуре. Серега рассказывал, будто родился он на Дальнем Востоке, где испокон веков жили его предки – каторжники. Все они имели на лбу клейма за различные преступления, совершенные против царя-батюшки и не только. Вот отсюда, мол, фамилия и произошла. Ему все равно никто не верил, и говорили, что если даже он прав, то место его рождения находится на широте города Биробиджана, который является столицей Еврейской автономной области.
Инспекторы принялись обсуждать, чем лечится гипертония, которой болел Клейман, и пришли к выводу, что тот может в виде лекарства употреблять только водку, и она ему здорово поможет, особенно – в новогоднюю ночь.
Но тут появился Царь, и веселье пришлось прекратить.
Командир роты – грозный усатый майор – Григорий Алексеевич Цапов приехал на новом автомобиле марки «Хонда». Машины он менял как перчатки, благо финансовые возможности позволяли. Славик Гращенко тут же подошел к нему и с почтением поздоровался. Царь после рукопожатия отработанным жестом сунул руку в карман куртки, оставил там деньги и принялся здороваться с остальными подчиненными. Те денег ему не дали. Лицо у Царя вытянулось, нижняя губа обиженно оттопырилась, и он осведомился:
– Что, результатов наделали? Ну, сейчас посмотрим: – и ушел в кабинет.
Кипятков ткнул