Снизу уже кричали:
– Княжна Голицына! Маша! Едем сейчас!
Мария подхватила юбки и побежала вниз по лестнице. Однако успела сказать Шереметеву:
– Я вам отрежу. Денщика пришлите нынче.
Вечер понравился всем четверым, всю дорогу только об этом и говорили. Дома Катерина лишь ненадолго зашла к себе и быстро вышла. Сказала:
– Не ждите меня, закрывайтесь и ложитесь.
Они втроём попили квасу, ещё поговорили о том, кто с кем и как танцевал, и уже велели девкам гасить свечи, как вдруг за окнами зазвучала музыка. И не балалайка, не трещотка – это было бы привычно, хоть и не ко времени – а дивные звуки скрипок и флейт. И почти сразу вступил голос. Песня была не русская, италианская, кажется. Голос и мелодия столь сладостны… Это казалось необъяснимым чудом.
Три пары босых ног пронеслись по холодному полу, три пары удивлённых глаз приникли к заиндевевшему оконцу. В темноте были видны фигуры музыкантов, и вроде ещё кто-то стоял, не разберёшь. Девы бросили вглядываться, сели с ногами на лавку и слушали. Песня кончилась и сразу началась другая. Нездешняя дивная мелодия манила, обещала неведомые радости… Сон наяву прервала бойкая Глаша. Она вбежала в накинутой прямо на рубаху шубейке и с порога объявила:
– Это господа офицеры. Говорят, что сия музыка, сиречь серенада, есть знак того, что у них симпатик.
– Что?!
– Ну я не знаю, это они так сказали: «симпатик».
– Ой, – забеспокоилась Нина, – мы же не можем их принять в такое время.
– И не надо, – успокоила её Варенька. – Это они для нашего удовольствия просто. А принимать их нам не надо. Глаша, а кто там из господ офицеров?
– Я только Шереметева и Шорникова знаю, что с вами тогда приезжали, и ещё трое каких-то.
Нина захлопала в ладоши.
– У вас по одному поклоннику, а у меня целых три.
Мария выскользнула в свою комнату, торопливо отрезала конец вьющейся пряди, наспех завязала ленточкой. Поискала, во что бы завернуть, попался платочек. Вышла в сени, поманив за собой Глашу.
– Вот, отдай Шереметеву.
Когда Мария вернулась к подругам, те, конечно, принялись спрашивать, что она такое передала. Пришлось сказать. Да и что ж тут такого, ведь воин, на битву идёт.
– Ой, и я Мите срежу, может, сей талисман его убережёт.
Варенька расплела косу, выбирая прядь попригляднее.
Нина притворно рассердилась.
– А мне что же, три пряди срезать? Так и без волос остаться недолго.
Однако, срезала и она и заботливо перевязала тремя розовыми ленточками. Глаша резво эти талисманы доставила, и за окнами, перебивая музыку, послышались крики «Виват!» и «Да здравствуют прекрасные дамы»! Из-за этих криков серенаде и конец пришёл – набежали сторожа, и офицерам с музыкантами пришлось убираться восвояси.
На другое утро, собираясь к завтраку в большой дом, Варенька напевала вчерашние песенки, она любую мелодию в момент перенимала и запоминала. Нина бросала на неё многозначительные взгляды, наконец, не выдержала и спросила:
– Варенька, а тебя родители выдадут за безродного?
Сказала довольно ехидно и, как ни в чём не бывала, принялась расправлять чулок на полной ноге.
Варенька замолкла, как поперхнулась. Лицо её вспыхнуло, глаза погасли. Видно было, что эта мысль уже сидела в её голове.
– Я думаю, отдадут, – вмешалась Мария. – Сейчас не старое время, царская милость выше родовитости считается. А Шорниковы у царя в милости, и Митя, и отец его. О богатстве и говорить нечего – уже несколько заводов у них. Да за такого любой боярин рад дочку отдать.
– Думаешь, правда, отдадут?
Варенька смотрела на Марию с благодарностью и надеждой.
– Конечно. Да с войны вернётся героем, как тут устоять против такого жениха.
Варенька обняла Марию и глубоко вздохнула.
– Идти пора, не то после всех явимся.
Идя по обледеневшей дорожке, Варенька радостно сказала:
– А тебе-то, Маша, как хорошо. Шереметевы и знатны и богаты и у царя в милости, Михаилу отказа бояться нечего.
– Михаилу?
Мария удивилась так, что остановилась.
– Ну да, он же с тебя глаз не сводит.
– Мало ли кто на кого смотрит, сразу и жениться надо, что ли?
– Вот увидишь, он посватается.
– Да с какой стати ему свататься! Я не хочу!
– Он тебе не люб?
Варенька была изумлена.
– Кавалер он приятный и танцор отменный. Но замуж – не хочу. Вот ещё выдумала!
Варенька с сомнением покрутила головой и побежала догонять уже всходившую на крыльцо Нину. Мария припустила за ней. Дорожка была скользкой и узкой; стараясь обогнать друг друга, они толкались и оступались в снег. В столовую вошли запыхавшиеся, с непогасшим весельем на лицах – и только-только успели перед царским выходом.
За столом Пётр, крупно кусая рыбную кулебяку, весело заговорил:
– Сегодня ночью музыканты у нас на дворе концерт давали. Это ты что ли, Наташа, для театра их пробовала?
Наталья Алексеевна непонимающе посмотрела на брата.
– Какой концерт? Я не слыхала. С чего бы мне ночью пробу устраивать?
Пётр ещё веселее оглядел присутствующих.
– Ну, значит, это царицы Марфы воздыхатель в чувствах ей посредством музыки изъяснялся.
Он подмигнул растерявшейся вдове царя Фёдора:
– А, Марфа Матвеевна, признавайся.
Та в растерянности поводила головой.
– Да ты, чай, батюшка, шутишь?
– Ну! Не к тебе, значит? Тогда к кому же? Сейчас розыск объявим.
Нельзя было понять, шутит он или серчает. Вид весёлый, но бывало, что он с весёлым видом и на казнь посылал. Все сидели, как на иголках, особенно фрейлины, конечно. А Петра прямо разбирало веселье.
– Испугались? А, может, вы все тут ухажёров приваживаете? Ну, ладно уж, не буду пытать. Пущай секретное дело секретным и останется. А вот скажу я вам, что концерт этот ночной зело приятен сердцу моему был. Бывало, в иных землях видел я куртуазное обхождение кавалеров и дам, и так завидно мне бывало, так обидно за дикость нашу. А теперь вот зрю и у нас приметы цивилизации. Так что, кто бы ни были эти прелестницы, им от меня царская благодарность.
И Пётр хитро глянул на притихших фрейлин.
После стола царевны Иоанновны накинулись на боярышень с расспросами. Катеринка завистливо сказала:
– Хорошо вам тут на воле, без родителев. А нас маменька стережёт, без малого, как теремных, какие уж тут серенады.
– Зато вы за герцогов иноземных выйдете, как сестрица ваша, Анна Иоанновна, а может, и за королей, – утешила её Варенька.
– Да, и при иноземных дворах таких ли серенад наслушаетесь, – поддержала подошедшая царевна Наталья.
– Мария, как у тебя с переводом пиесы подвигается? Скоро будет?
– Подвигается, Наталья Алексеевна. Неясные места, правда, есть. Нельзя ли мне у Петра Павловича спросить?