Было видно, что Шафиров обрадовался такому выходу. Он и в самом деле был немало отягощён делами.
– Я же всегда готов оказать помощь при затруднениях. О, простите меня, я невежа. Мария Борисовна, вы не знакомы с мсье Готье, учителем навигацкой школы?
– Незнакома, но понаслышке знаю. В сей школе мой брат учился, – ответила Мария, улыбаясь кланяющемуся французу.
– Правда, более он о господине Магницком рассказывал.
– Леонтий Иваныч Магницкий – главный учитель, но и мсье Готье изрядно школяров мучает, – раздался сзади голос Шереметева.
Поклонился почтительно царевне и остальным.
– Позвольте, Наталья Алексеевна, княжну у вас похитить, она в танцзале совершенно необходима.
– Постой-ка, Миша, успеешь, напляшешься, – остановил его Шафиров. – Я вот Наталье Алексевне начал рассказывать, да запамятовал, как это ваши школяры географию европейскую трактуют?
Шереметев рассмеялся.
– Прошу прощения у дам. Сия шутка у школяров Сухаревой башни в большом ходу. Для пущего запоминания удобно Европу представлять девицею, у которой Гишпания – лицо, Франция – грудь, Великая Британия – левая, а Италия – правая рука, Нидерланды лежат под левою, а Швейцария под правою рукой, Германия, Польша и Венгрия надлежат до тела, Датское и Шведское королевство купно с Норвегией изъявляют колена, Россия показывает юбку до самых ног, а Греция и Турция – заднюю сторону оной девицы.
Договаривал Михаил уже при общем хохоте. Смеялись почти все, сидевшие в комнате, поскольку голос у привыкшего к воинским командам Шереметева был зычный и слышали его хорошо. Под этот хохот он подхватил Марию и повлёк к дверям.
В зале Мария сразу заметила фигуру Петра и остановилась на пороге.
– Душно здесь, Михаил Борисович и пить очень хочется.
Шереметев с готовностью откликнулся:
– Так извольте в буфетную, Мария Борисовна.
В буфетной народу было мало. Михаил, усадив её, принёс стаканы с чем-то розовым и тарелку маленьких яблочек в меду.
– Здесь свежее? Что-то вы и впрямь побледнели. Обычно-то у вас лицо аки роза.
Сказал – и смутился. И Мария смутилась, так что на её побледневших щеках вновь выступил румянец. Она, чтоб прервать неловкое молчание, сказала:
– Здесь тоже табачным зельем накурено. Везде этим дымом пахнет. Вы не чуете?
– Я только ваш аромат чую, такой сладостный, истинно как у розы.
Она с готовностью поддержала разговор.
– Это духи французские, ещё в Петербурге куплены. Такой махонький пузырёчек, а только откроешь – сразу дух по всей комнате. И малой капельки хватает, чтоб целый день от платка пахло, или от другого чего – что помажешь.
– Да, запах сладостный. Он мне и у Воробьёвых сразу понравился.
Она нахмурилась, вспоминая.
– У Воробьёвых? Так значит, тот нахал..? То-то я смотрю, перстень у вас знакомый. Ну, Михаил Борисович, не ожидала я, что вы так вести себя можете!
Мария встала. Она, в самом деле, не ожидала, что это открытие так её взволнует.
Михаил вскочил вместе с ней, в глазах тревога и просьба.
– Простите мне, Ведь на святках всякие шалости дозволяются.
Она непримиримо выпятила подбородок.
– Пойдёмте, Михаил Борисович, я уж напилась.
Но выйти им не пришлось, навстречу вкатилась шумная компания гвардейцев во главе с неугомонным Шорниковым.
– Вот они где! Ну конечно, Шереметев у нас не промах! Ну-ка показывай, Михаил, какое вино здесь лучшее, ты ведь всегда себе самое хорошее выбрать норовишь, – Дмитрий хитро глянул на Марию.
Зазвенели бокалы, загремели сдвигаемые стулья.
Варенька потянула Марию в сторонку.
– Слушай, что скажу, ты не поверишь. Та спальная, ну с кроватью большой, в нашем доме – там Катерина Алексеевна будет. Представляешь?
– Ну и что?
– Ты вообще не понимаешь? Она же всё время при царевне Наталье была, сама-то она – никто. А теперь вроде как мы при ней будем. Смекаешь? Я думаю, царь её возвысить хочет, навроде метрессы.
Мария кивнула, думая, как удивится Варенька, когда узнает правду. Рассказывать ей, конечно, нельзя – она обещала Катерине. Варенька наклонилась и совсем таинственно прошептала:
– И знаешь, он её в поход берёт. И нас тоже.
Мария пожала плечами.
– Знаю. Про это уж давно говорят.
– Кто говорит?
Варенька немного обиделась, что не ей первой эта новость досталась, она любила всё узнавать раньше всех.
– Да не помню кто, говорили.
У Вареньки, похоже, нашлось бы ещё о чём посудачить, но вино уже было налито и стулья расставлены. Зазвенели бокалы и молодые голоса. Пили за прекрасные глаза прекрасных дам, за победу и опять за прекрасные глаза. Танцы закончились без них.
В своём флигеле девы застали полно прислуги, будто со всего дома согнали. Все комнаты были вычищены до блеска, а в большой спальной разбирали короба. Вскорости лишние люди ушли восвояси и боярышни заглянули туда. Комната приобрела нарядный вид: наполнилась салфетками, думочками, на полу появился пёстрый ковёр с бахромой, а на постели лежало атласное платье с широкими кружевами в золотую нитку.
Девы переглянулись и перед сном всласть обо всём этом посудачили. Правда, недолго, день был маятный, и сон их сморил быстро.
А на другой день было царское венчанье!
Трапезничали они, как всегда, в большом доме, за одним столом с царевной Натальей, царицей Марфой, царицей Прасковьей и царевнами Иоанновнами. Сразу после завтрака Катерина пошла во флигель – одеть то дивное платье, что с вечера было разложено на большой кровати. Помогали ей Мария и Нина с Варенькой, у которых от изумления глаза были круглее пятаков. Говорить при Катерине они ничего не могли, но как только та отворачивалась, старались лицами изобразить такое, что и словами не выразишь.
Катерина очень волновалась, руки у неё дрожали, ни один крючок сама застегнуть не могла. Но когда всё, что надо ей застегнули и прикололи, и она глянула на себя в большое зеркало, то поуспокоилась. И себе самой и тем, кто смотрел на неё сейчас, показалась она настоящей царицей. Мало ли что простолюдинка – ошиблась судьба, перепутала. Статная фигура с гордым разворотом плеч, сильный поворот крепкой шеи, чёткий профиль свежего лица вполне подходили роскошному сверканию камней на пышной груди, ушах, волосах, пальцах – царь, бережливый в тратах на себя, любезную свою любил одаривать по-царски.
Тут явился за ней от царя секретарь Макаров. Пора идти. Она быстро подхватилась, шубу в рукава вздевать не стала, поверху накинула – недалеко. Повернулась к боярышням:
– Проводите меня, девоньки.
Но Макаров вмешался:
– Велено без посторонних.
С тем и ушла. И только дверь за ней успела хлопнуть, Нина с Варенькой, взахлёб перебивая друг друга, начали сыпать обидные возмущённые слова, вознаграждая себя за то, что держали своё возмущение втуне целое утро.