храмовой службы, и другого выхода, кроме как валить всё на божество, для них не просматривается никакого. Толпа преследователей тоже была подобрана тщательно – хоть и с бору по сосенке, зато ни одного случайного человека. О подстрекателях и говорить нечего – пару знакомых физиономий и я-то заметить успел, а уж эвакуировавшийся раньше меня напарник – и подавно. Грамотно нейтрализовали и охрану Козлёнка, свалив её глиняными ядрами из пращей. Кто докажет, что сработали балеарцы, а не коренные карфагеняне? Пытают сейчас не этих бедолаг, до следствия не доживших, а их начальника и его подручных, виновных в «преступной халатности». Через некоторое время даже до римлян дойдёт, что дело – «дутое», терзают и казнят невинных – ну, именно в этом по крайней мере невинных, и делают это исключительно в угоду им. И кончится это тем, что сами же римские послы придут в ужас и потребуют прекратить весь этот балаган, что и будет с удовольствием исполнено. Но внешне – с большой неохотой, исключительно по требованию римских послов, олицетворяющих собой волю уважаемых всеми сената и народа Рима.
На улице мой глушак здорово ослабил бы грохот выстрела, но вот в замкнутом пространстве храма… Никто не стрелял холостым из «макарова» в комнате? Наушники – они ведь западными стрелками в тирах не зря применяются. В общем – примерно то на то и вышло, вполне сойдя за раскат грома. Бедные мои ухи! Но уж Бенату – вспоминается не без злорадства – похлеще моего досталось, я-то ведь об этом эффекте знал, а для него он оказался сюрпризом. Матёрый вояка-кельтибер, успевший навидаться всякого, на сей раз перебздел не на шутку. Ну, зато потом ухи от ушной серы как следует прочистил, гы-гы! Так ухи у нас с ним у обоих бедные, а у меня ж ещё и руки! Обе – я ведь обеими руками пистоль держал, и один хрен отдача немилосердная. Слишком сильный вышибной заряд требуется для выстрела слишком уж тяжёлой продолговатой пулей. Я сперва надеялся, что богатая смесь и на основе селитры будет вполне надёжно срабатывать от удара, но эксперименты надежд не подтвердили. Нет, иногда срабатывало, но не столь прекрасно, как хотелось. Даже по доске не всякий раз выходило, а мне ж не по доске надо, мне надо по тяжёлому и тупому предмету куда мягче той доски. А по арбузу, например, или по той же тыкве сработало лишь один раз из десятка. Пришлось заморачиваться миниатюрным тёрочным ударником с парой кремешков, а там длина хода этого ударника требуется не такая уж и миниатюрная. А надо же ещё, чтоб пуля не кувыркалась, чтоб головкой с тем ударником в означенный тяжёлый и тупой предмет впечаталась, а это для той пули ещё и жопки стабилизирующей требует – ствол-то ведь у меня гладкий. И всё это – длина пули, а значит – вес. Ну и отдача при выстреле, соответственно, такая, что мне и деревянную часть агрегата переделывать пришлось – так, чтоб с обеих рук из него стрелять. И один хрен ощущеньица – сильно на любителя. Спасибо хоть, что стабильности срабатывания добиться в конце концов удалось, а заодно и от богатой смеси к нормальной вернуться, усилив тем самым заряд «фугаса». Заряд пули сработал в башке Козлёнка так, что труп его опознать можно теперь только по шмотью – разворотил добротно, от души, вдребезги. Как там в том бородатом анекдоте? «Разрывная», – подумал Штирлиц, пораскинув мозгами, – ага, в буквальном смысле! Прямо душа радуется, глядя на эту прекрасно выполненную работу – вот что значит технический прогресс! Увы, долго любоваться делом наших рук мы не могли – нужно было смываться, да побыстрее.
Такого эффекта в античном мире не знают абсолютно – как им тут не списать его на сверхъестественное? Так что по всем канонам выходит, что пострадал Козлёнок от гнева божества, а уж чем он там его так круто прогневил – это пускай в самом Совете Ста Четырёх и в римском сенате головы ломают. Головы у них там большие, надо полагать – умные, не наши солдатские бестолковки, умнее наших не на один шекель в день и даже не на статер, глядишь – эдак и путного чего надумают.
Обедали мы у Арунтия. Как и следовало ожидать, прислуживали нам за столом лишь самые доверенные из его рабов, да и приглашённый тестем гость явился закутанным – несмотря на жару – в плащ с капюшоном. А зачем в самом деле, спрашивается, молодому и перспективному хилиарху Бостару светиться открыто там, где его не должно быть?
– Арестованы сыновья и племянники Ганнонидов и Бисальтидов, – поведал нам хилиарх. – Их, конечно, никто не пытает, но допрос их ожидает очень неприятный, как и их отцов с дядьями. Римляне подозревают о попытке их семей занять место Козлёнка во главе его группировки и теперь проверяют эту версию. Учитывая, что скоро группировка вернёт себе полную власть над городом, подозрение выглядит обоснованным. А их люди помельче, особенно тайная агентура, уже и пытке подвергнуты. Из всех показания против хозяев выколачиваться не будут – так, примерно только из каждого четвёртого, чтобы не было ясно, правда это или выпытанный оговор.
– Разумно, – одобрил наш наниматель. – Римские сенаторы – вовсе не глупцы и грубую работу распознают сразу, а так – поломают над этим головы и всё равно останутся в больших сомнениях. А представителям этих родов теперь нельзя будет выдвигаться на первые должности в государстве, дабы не усиливать сохранившиеся подозрения против себя. Многократно труднее им будет теперь и на другие ключевые места в управлении Карфагеном своих родственников продвигать.
– Как мы и планировали, почтеннейший, – ухмыльнулся Бостар. – Это оказалось даже легче, чем моё примирение с отцом!
– Да уж, пришлось мне тогда поднапрячься, ха-ха! – хохотнул мой тесть.
Дело было и впрямь нелёгким. Бостар был младшим сыном Адонибала, главы клана Бастидов – тоже из антибаркидской группировки, но гораздо более вменяемого по сравнению с прочими, основными, хоть и далеко не столь влиятельного. Как младшему, ему не светило унаследовать отцовское место, и Бостар, с детства увлекавшийся военным делом, выбрал для себя военную карьеру. И естественно, его кумиром в армии не мог не стать Ганнибал Барка. Вторая Пуническая бушевала уже полным ходом, и Бостар, как раз закончивший обучение в элитном Священном отряде, где из отпрысков знатных семейств Карфагена готовили будущую армейскую элиту, рвался в Италию – хоть сотником, хоть десятником, хоть рядовым кавалеристом – лишь бы только служить под началом великого Ганнибала,