такое…
— Она дура. Надо.
— Бесишься?
— Она меня бесит, так что да.
— Ну и я немного, м?
— Нет.
— О, правда? — усмехается, бросает короткий взгляд, от которого внутри меня разгорается пожар.
Знаю я какие приемы пойдут в ход еще раньше, чем они действительно начинают идти. Меня нисколько не удивляет его следующая реплика…
— Она очень красивая. Знаешь, я тебя даже не могу осудить: она действительно красивая, к тому же умная, веселая, верная, что так важно…И черт, какие у нее классный сиськи…
— ЗАТКНИСЬ!
Что и требовалось доказать — вот что читается в самодовольной ухмылке Лекса, а я себя убить готов. Ну вот вроде знал, собирал себя в кулак, готовился и думал, что готов услышать такое, а вон оно как оказалось. Каждое слово о ней приводит к маленькому землетрясению, пока не выливается в цунами. Я чувствую, что внутри меня десятибалльный ураган. Чертова Катрина…
— Успокойся.
— На кой хер ты это делаешь? — резко смотрю на его профиль, а тот, как обычно спокойный, как танк, жмет плечами.
— Хочу понять насколько сильно ты на ней завис.
Отворачиваюсь к окну, потому что не хочу, чтобы он знал ответ на этот вопрос. Я сам не уверен, но отрицать не буду: завис очень серьезно. Если бы в меня выстрелил кто-нибудь другой, его бы сожрали волки в лесу, куда бы я этого «кого-то» вывез. Возможно к расплате приложила бы руку моя старшая сестрица — та точно также скора на расправу. Но я уж точно не стал бы этого «кого-то» защищать, даже более того: я не дал бы ему времени на исполнения того, что так для него важно.
Для нее был важен дебильный концерт в ее шаражке. Конечно я знал, где она. Я узнал где она, в тот же вечер. Прямо на столе Ильи, еще одного моего близкого друга, врача из династии врачей, кому принадлежит клиника, в которую мы ездили. Дал ей время, решил, что пока трогать ее нельзя, чтобы не нервничала перед выступлением. Его я стараюсь не вспоминать, но когда закрываю глаза, каждый раз оно нахально вмешивается в мою реальность. Слишком трогательное, слишком…болезненное. Моя вина. Это я сделал ей больно, знаю, поэтому снова простил ей произошедшее на набережной. Черт, даже если бы она еще раз в меня выстрелила — я бы ее простил и защищал бы ото всех своих родственников также бескомпромиссно, как в первый раз.
— Не отрицаешь.
— Есть смысл?
— Нет. Я вижу, что ты подвис. Понял это, когда ты не предоставил подтверждение. «Телефон отключился», — передразнивает, а я закатываю глаза, — И в самый неподходящий момент…
— А ты мне так не веришь? Или это неочевидно?
— Ты подвис уже тогда, — констатирует, не спрашивает, но я и не собираюсь отвечать.
Для Лекса это очевидно, он не настаивает, но улыбается более уверенно, пока вдруг не перестает, а через миг не задает другой вопрос, который бесит меня еще больше.
— Скажи мне, ты думал о последствиях?
— В смысле?
Я притворяюсь, потому что понимаю, к чему он клонит. Думал и не раз, но хочу это признавать и обсуждать, но у Лекса другие планы.
— Ты понял о чем я.
— Она ничего не знает.
— А ты в этом уверен? Макс, посмотри на ситуацию объективно…
— Я смотрю объективно, — рычу, бросив предупреждающий взгляд на Лекса, — Она не знает, просто бесится, что я ей соврал.
И вру себе прямо сейчас. Я прямо читаю эту фразу в глазах брата, который предусмотрительно решает не развивать диалог дальше, потому что понимает: меня дико пугает ее слишком бурная реакция. Да, я ей соврал, да, нас кое что связывало с ее сестрой, о чем эта крыса Оксана рассказала в красках. Да-да-да, тысячу раз да к пункту о том, что я — мудак, но…разве этого достаточно, чтобы привести ее в такое состояние? Я изо всех сил стараюсь оправдать поведение Амелии ее ненавистью ко лжи, которую она даже на своего любимого Хана вылила с избытком, но у меня плохо выходит.
«Лекс прав, она слишком умна…» — снова звучит в голове хладнокровный голос разума, от которого я открещиваюсь.
— Думаю, что даже если она и в курсе, простит. Я видел вас летом, она тебя любит.
— Давай сменим тему?
— Что так?
— Меня напрягает сколько внимания ты ей уделяешь, — цежу сквозь зубы, не в силах себя сдержать.
Хотя должен. Знаю, что эта фраза сильно обидит брата, что и происходит, но я просто не могу себя контролировать. Ревность застилает глаза, как красная пелена, заставляет чувствовать себя малолеткой и придурком, но не дает и шанса вести себя иначе. Мне не нравится, как он на нее смотрит, как улыбается, что постоянно говорит — меня это дико бесит.
— Ты серьезно сейчас? — спрашивает тихо, но я не отвечаю.
Глазами слежу за дорогой вдоль заснеженного коридора из многовековых сосен. Никуда не смотрю больше, только перед собой.
«Да, Лекс, я серьезно. Если бы ты знал насколько я серьезно, твою мать, и каких усилий мне стоит сдержаться и не разбить тебе морду…»
— Серьезно. Ну спасибо…
— Прости, у меня слишком дерьмовый опыт…
— Я не отец, — вдруг перебивает, и тон его заставляет меня таки оторваться и посмотреть ему в глаза.
В них обида. И твердость. А еще чертово сожаление, которое я просто ненавижу. Конечно, после истории с Лилианой, которая ушла к моему отцу (ха-ха, как звучит!), на меня так смотрят часто. Это тоже дико бесит, Лекс знает, поэтому быстро убирает последнее из списка и слегка улыбается.
— Она твоя женщина, значит для меня не существует. Я к ней и близко не подойду.
Я слегка улыбаюсь в ответ, также слегка киваю.
«Благодарен, конечно, дорогой мой братишка, но боюсь, что даже если бы ты захотел — не получилось. Ее я точно не отдам!»
Лекс решает сменить слишком острую тему.
— Амелия, конечно, со своей вендеттой не вовремя…Совершенно не вовремя…
— Ты прав, надо было ей подождать, — саркастично огрызаюсь, на что Лекс устало посмеивается.
— Господи, о ней и сказать нельзя уже?
— Ты не видел того, что видел я, — больше никакого сарказма, я серьезен, что передается брату, который замолкает, как по щелчку пальцев, — Младший Ревцов заслужил.
— Я знаю, просто для нас это не очень хорошо.
— Пока все идет нормально, а дальше видно будет.
— Отец взволнован.
— Да. Его впервые так жестко нагнули.
— Вот именно, а зная Ревцова старшего, вдруг наш папаша запаникует? Приставит к нам охрану? Слежку? Макс, у нас всего один шанс.
— И