не таращилась на Тоцкого выпученными глазами в обычной манере, не перебивала сотней глупых вопросов, на которые он не успевал давать ответы. Остаток урока она, не отрываясь, смотрела в тетрадь.
Прозвенел звонок, и школьники разбежались, причем Барашкова была в первых рядах – она выбежала из класса, едва не сбив по пути Косолапова, сидевшего у самой двери и привыкшего сбегать впереди всех.
Закончились уроки. Тоцкий сел за учительский стол и замер, вытянув шею и высматривая в окно, как школьники сыплются из школы и разбегаются по домам – кто стремглав, кто медленно, прогулочным шагом, пиная ранец и общаясь с друзьями. Как выходила Барашкова, он не заметил, и неожиданно испытал разочарование, не увидев среди других школьников ее мелкую аккуратную фигурку на крыльце.
«Вот прицепилась, прямо наваждение какое-то», – подумал Тоцкий и потряс головой, чтобы прогнать ненужную рефлексию. Он попытался сосредоточиться на проверке контрольных одиннадцатого «А», но мысли не хотели концентрироваться на интегралах и производных, а вместо этого норовили ускакать куда-то вдаль, где тепло, солнечно и растут пальмы.
Он словил себя на том, что в шестой раз читает одну и ту же работу Светки Сердюковой и не может выловить ошибки и поставить оценку. В наличии ошибок у Сердюковой он ни секунды не сомневался, и никогда такого не бывало, чтобы она что-нибудь не перепутала: плюс – с минусом, деление – с умножением, а геометрию – с алгеброй.
«Да что ж такое-то?» – подумал он. Закрыл контрольные, сложил в аккуратную стопочку и сунул в пакет, чтобы проверить дома за чашкой кофе.
Тоцкий запер кабинет, поздоровался в коридоре с Зоей Павловной, преподававшей домоводство и рисование. Он знал, школьники между собой кличут ее по первым буквам имени-отчества – ЗоПа. Да что дети – он сам мысленно только так ее и называл, испытывая к ней ярко выраженную неприязнь. Зоя Павловна пренепременно считала своим долгом влезть в любую щель и высказать авторитетное мнение, с которым обязательно требовалось считаться.
– Здрасьте, – он ощущал желание стать невидимой крошечной букашкой, на которую Зоя Павловна не обратит внимания, и пытался вспомнить, не совершил ли чего предосудительного.
– Здравствуйте, – угрожающе ответила она на приветствие и взглянула так, словно припоминала, что бы такого нехорошего сказать.
Тоцкий опустил взор и ринулся на улицу, передвигаясь вдоль стены, пока Зоя Павловна не нашла повод прицепиться.
Он пробрался к выходу и вышел на крыльцо, держа в руках пакет с контрольными – раньше он ходил с большим коричневым портфелем, но как-то он увидел себя в зеркале и подумал, что так и до нашивок на локтях недалеко, и портфель забросил на антресоли. Он не оставлял попыток распрощаться с карьерой школьного учителя и продолжал рассылать резюме, хотя и безрезультатно.
– Сергей Сергеевич! – позвал голос.
У крыльца стояла Барашкова, держась за лямки декоративного рюкзачка, в который нельзя сложить больше трех тетрадок за раз.
– Что тебе? – вздохнул Тоцкий, оглядываясь по сторонам, нет ли кого поблизости.
– Сергей Сергеевич… – Ольга замялась.
– Ну, Барашкова, говори, не томи. Мне еще дома ваши контрольные проверять, а у вас такая ерунда написана.
– Я как раз по этому поводу. Расскажу по пути.
Они пошли к калитке. Тоцкий подумал, что со стороны они выглядят подозрительно. Ничего предосудительного в этом теоретически не было, но чувствовал он себя отвратительно.
Он шел рядом с Барашковой, раскачивая на ходу пакетом и постоянно оглядываясь, словно выслеживал, не подглядывает ли кто за ними. Он взглянул на здание школы, и взгляд зацепился за одно из окон, откуда на ними наблюдала Зоя Павловна. Ее прищуренные острые глазки буравили их спины. Тоцкий вздрогнул.
«Да что ж за день такой!» – подумал он, представляя, что Зоя Павловна успеет себе надумать. Вряд ли что-то хорошее. По отношению ко всем у нее действовала строгая презумпция виновности, в соответствии с которой единственным непогрешимым человеком на земле являлась только она сама. Остальное человечество погрязло в разврате и страдало от недостатков, в избавлении от которых и заключалось ее призвание. Она искренне верила, что делает чрезвычайно необходимое и важное дело, сообщая обо всем куда надо. Самые отвратительные, неприятные, грубые и невежественные люди из тех, что встречались Тоцкому, почему-то норовили учить всех нравственности, сами ничуть ею не обладая.
До калитки шли молча.
– Говори, Барашкова, что у тебя, – он смирился с грядущей лекцией от Зои Павловны.
– Я… У меня… – Ольга продолжала покусывать губу, и он распереживался, что еще немного, и прокусит насквозь. – У меня с математикой проблемы.
– Я заметил. Хотя домашние задания у тебя почему-то получаются неплохо.
– Это папа, – сказала Ольга. – Он в институте работает и эти интегралы одной левой…
– Пусть и позанимается с тобой, если так хорошо разбирается.
– Он работой занят, – пояснила Ольга. – Решить все может, а объяснить, почему и как, терпения не хватает – он сразу нервничает.
«Не удивительно», подумал Тоцкий, которого подобное ощущение не покидало на каждом уроке любого класса на любой теме. Правильно говорит Иван Иванович, тут нужно вырабатывать в себе терпение в огромных количествах, чтобы не сорваться и не заорать «Что же вы никак не поймете элементарных вещей!»
Они продолжали идти. Так как рабочий день еще не закончился, прохожие на улицах встречались редко, что не могло не радовать.
То тут, то там пробивалась зеленая травка, и в воздухе пахло настоящей весной, которую разносил прохладный, но уже не ледяной, весенний ветер.
– Не могли бы вы позаниматься со мной дополнительно? – тихо попросила Ольга, отводя глаза. Она почти шептала, и Тоцкий едва расслышал.
– Барашкова. Говоря начистоту, не уверен, что тебе помогут дополнительные занятия. Не твое оно. Тебе куда-нибудь на филфак надо, склонность наблюдается и способности имеются.
Ольга смутилась, вспомнив о стихотворении, вложенном в контрольную работу, но сдаваться не собиралась:
– Я в университет поступать хочу. Один из вступительных экзаменов – математика.
– Тогда тебе, Барашкова, поможет только чудо, – Тоцкий почувствовал, что перегнул палку с категоричностью. Как сказал бы Иван Иванович, непедагогично пресекать на корню стремления учеников.
– Сергей Сергеевич, – взмолилась Ольга, чуть не плача. – Это же не бесплатно. Заплачу, сколько нужно.
«Деньги бы не помешали, – подумал Тоцкий, – но на занятиях с Барашковой сильно не разбогатеешь».
Она на ходу умудрялась смотреть таким жалобным взглядом, что он сдался и из жалости согласился.
– Хорошо, давай попробуем, но результат гарантировать не могу. Заниматься будем в школе после уроков, – он вспомнил Зою Павловну. Она обязательно их выследит и начнет задавать мерзкие вопросы, на которые не хотелось бы отвечать. – Нет, лучше у меня на дому.
Ольга снова уверенно посмотрела в глаза Тоцкому, осознавшему, что им манипулируют, причем успешно. Жалобность и неуверенность в одночасье пропали без следа.
– Спасибо, Сергей Сергеевич!
Слишком тонкая ручка глубоко врезалась в пальцы, и Тоцкий приостановился, беря пакет поудобнее. Ольга с