ненавязчиво разузнать, все ли в порядке, но Саня отвечал, что лучше не бывает и беспокоиться не о чем.
– Ты мою жену напоминаешь, – сказал Тальберг, отчаявшись выпытать причину внезапной хандры.
– Почему? – обиделся Саня.
– У нее тоже всегда все хорошо, а на самой лица нет.
Саня не придумал, как отреагировать, и просто промолчал, – чучело непостижимым образом улучшало настроение и на корню пресекало желание обижаться. Он долго бегал с ним по лаборатории, пытаясь подобрать такое место, где бы оно смотрелось наиболее выигрышно, но везде что-то мешало – то зайца видно не было, то он стоять не хотел, то ракурс оказывался неудачным.
– Что ты носишься с ним, как дурень со ступой, – не выдержал Тальберг. – Поставь на полку среди справочников, и пусть стоит, пыль собирает.
Саня поставил, но половину книг пришлось переставить в книжный шкаф.
– Ему отдельную подставку надо, – посетовал он. – Но и так смотрится неплохо.
– Угу, – подтвердил Тальберг. – Теперь у нас есть чучело зайца-суицидника, и мы будем им гордиться.
– Надо ему имя придумать. Такой зверь не может оставаться безымянным.
– Зайценит?
– Я серьезно, – отмахнулся Саня. – Пусть будет Олег.
– Почему Олег?
– Имя хорошее.
– Аргумент, – согласился Тальберг. – У нас в группе именно по этому принципу семь человек будет.
Он посмотрел на радостного Саню и посоветовал:
– Ты еще у своего таксидермиста табличку закажи, болтиками прикрутишь к подставке. А на ней надпись «Заяц Олег», дата смерти и приписка «погиб, пожертвовав жизнью ради науки».
Саня на шутку решил не реагировать, отметив, однако, что для визуальной завершенности таблички и впрямь не хватает.
Тальберг погрузился в недра новой установки, которую они начали собирать после торжественной демонстрации старой. Часть деталей осталась еще со сборки первого экземпляра, а остальные заказывали в институтской мастерской по чертежам.
Тальберг выбрался из металлического скелета установки, достал чертежные принадлежности и погрузился в расчеты, на ходу внося корректировки в старые размеры. Укололся циркулем и зашипел проклятия, засунув палец в рот.
– Спирт в аптечке, я на раскопки, – сообщил Саня, надевая куртку потеплее. За окном ветер гнул деревья.
«Раскопками» называли добычу краенита, продолжавшуюся, несмотря на официальное заявление Кольцова в местной газете о приостановке работ по Краю. Краепоклонники не поверили и продолжали стоять с плакатами, но уже не каждый день, а дважды в неделю по графику – во вторник и четверг.
Во избежание возможного инцидента занимались усиленной конспирацией – Безуглый для поездок выделял охранника, отвечающего за сопровождение «раскопок». Установку загружали в автобус тайком ото всех во внутреннем дворе, куда доступ осуществлялся по пропускам.
Микроавтобус сперва катался кругами по городу и лишь затем отправлялся к Краю, причем место добычи постоянно менялось. Иной раз ездили по часу окольными путями, чтобы остаться незамеченными. Помогала конспирации и мгновенная регенерация стены. На каменистом грунте не оставалось следов от протекторов, и доказать факт добычи становилось проблематично.
Охранник попался щуплый и неопытный и озирался по сторонам, воображая, должно быть, что краепоклонники – это толпа людей с обезумевшими лицами и вытянутыми перед собой растопыренными пятернями, которые бредут, волоча ноги, с целью растерзать на части любого, покусившегося на святое.
Саня выдал ему огнетушитель, чтобы занять дрожащие руки.
– Спокойно, у нас все продумано, – успокаивал он, но без особого успеха.
Он посмотрел в испуганные глаза охранника и осознал – тот боится не краепоклонников, а самого Края, что намного хуже. Оставалось надеяться, что добыча пройдет без эксцессов.
Доехали относительно быстро. Саня возился с установкой, вырезая куски и складывая их в специальный контейнер. Охранник бродил по территории, косился на темное стекло Края и не решался подойти поближе.
Саня честно выполнял норму. Руки сами вели луч, пока он думал об Ольге.
Он не понимал, почему ему постоянно не везет с противоположным полом, хотя с этим конкретным случаем дело обстояло гораздо хуже – это же не какая-то абстрактная девушка, до которой ему нет забот. С тоски он даже стал меньше есть, еда плохо лезла в горло и застревала где-то в пищеводе, не доходя до желудка.
Он решил отвлечься от горестных раздумий и сосредоточится на работе. Отрезал пять больших кусков, делая перерывы для снятия напряжения с кистей. Несмотря на попытки бросить курить, руки доставали из кармана пачку и вытягивали сигарету. «Дурацкая и затратная привычка!», подумал он, но продолжал дымить.
Охранник стоял возле микроавтобуса и с настороженностью наблюдал за действиями Сани издалека, видимо опасаясь подвергнуться пагубному влиянию Края.
Саня посмотрел в контейнер и решил ограничиться еще одним куском. Когда луч замкнул контур и очередная «двускатная крыша» упала на землю, он не выключил установку, а продолжил рез в надежде, что охранник ничего не заметит.
Несмотря на прохладу из-за сильного ветра, неожиданно вспотел, а рука затряслась. «Должно быть, от усталости», подумал он. Маленький кусочек вырезался вечность. Казалось, время идет медленно и проходят не минуты, а часы, и вот-вот охранник опомнится и, поборов нерешительность, подойдет и спросит, почему так долго.
Умом Саня понимал абсурдность страхов. Посторонний человек понятия не имел, сколько именно длятся работы, когда они заканчиваются и сколько кусков в результате получится.
Тонкая длинная призма упала на землю. Саня нагнулся и, поднимая краенит, незаметно сунул в карман куртки маленький кусок.
И тут же увидел идущего к нему охранника.
– Черт, – процедил сквозь зубы, чувствуя, как кровь прилила к щекам и нервно задергались пальцы правой руки.
Охранник приблизился и, потирая окоченевшие ладони, спросил:
– Это надолго? Ноги мерзнут.
Саня облегченно выдохнул, кровь отлила от лица.
– Мы закончили, загружаемся, – объявил он, пытаясь казаться беззаботным и понимая, что чем сильнее стараешься, тем подозрительнее выглядишь. Краенит слегка оттягивал карман, но Сане казалось, что слишком заметно, поэтому он, как бы невзначай, придерживал карман рукой.
Назад возвращались прежним путем, запутывая следы. Саня с тревогой ощущал камень, неприятно холодивший сквозь подкладку куртки.
18.
– Раздаю контрольные, чтобы вы полюбовались на ошибки, – объявил Тоцкий и начал зачитывать фамилии. – Капустин, Емельяненко, Ковалев, Сорокина…
Листочки передавались по рядам, и до Тоцкого с парт долетали звуки радости или огорчения, в зависимости от полученных оценок.
– Опять трояк, меня мать прибьет!
– У меня хуже – двойка. И прибивать будет батя.
– Барашкова, – объявил Тоцкий и передал листок Ольге, сидевшей на первой парте. – Косолапов, Онищенко, – продолжал он объявлять фамилии с листочков, – Марьянова, Кобылина…
Ольга раскрыла контрольную и уставилась на четверку с минусом. Радость от полученной оценки быстро сменилась смущением. Она заметила вложенный лист со стихотворением, в котором Тоцкий исправил ошибки и поставил четыре с плюсом. Краска бросилась ей в лицо. Она закрыла свою работу, пока никто не усмотрел, и положила на край парты, сунув для надежности под дневник.
Тоцкий испытал удовлетворение и, удерживая серьезный вид, раздал оставшиеся листочки.
– Посмотрели на оценки? Теперь отложите работы в сторону, переходим к новой теме.
На протяжении всего урока Барашкова молчала, чего еще ни разу не бывало. Она