идти куда угодно – так почему остаешься здесь? В Ветрисе ненавидят ведьм. Если тебя обнаружат…
– Вы когда-нибудь убивали человека, мисс?
Безмолвные крики бандитов звучат у меня в ушах. Я не могу пошевелиться. Реджиналл улыбается, уже добрее.
– Убивали. Значит, вам должно быть известно, как это ужасно. Голод, бушующий в крови, и бойня, и гаснущий огонек в чужих глазах.
Воспоминания внезапно ослепляют: кровь, стекающая по рукам, я слизываю ее и смеюсь, череп под моей ладонью и тяжелый камень, которым я его проломила, осколки костей и каменная крошка…
Реджиналл кладет руку мне на плечо, вытаскивая из тьмы.
– И вы также должны понимать, что голод – это не вы. Не стоит путать зло с собственными мыслями и чувствами. Я прекрасно помню, что нет ничего хуже для Бессердечного, чем считать, что тьма – часть его собственной души.
– Что же это тогда? – быстро спрашиваю я. – Голод.
– Не знаю. Мы говорили об этом друг с другом, на войне. Некоторые думали, что магическое проклятье. Другие считали, что это темные человеческие инстинкты, с которыми нельзя совладать. Я не могу точно сказать, что это, – но знаю, что голод существует, и он жесток. – Реджиналл подходит к каминной доске, рассеянно вытирая пыль с песочных часов. – Я буду помогать И’шеннрии в предотвращении надвигающейся войны до последнего вздоха. Лишь так я могу искупить все, что натворил, ради этого я здесь. А вы ради чего, мисс?
– Ради своего сердца.
– И?
– Ради того, чтобы остановить войну.
– И все? – Реджиналл улыбается, и я готова поклясться, что он все знает. Знает, что мои слова – полуправда, которую я осознаю, лишь произнеся вслух. Я хочу свое сердце, сердца моих друзей и свободу. Мне нужны все эти вещи. Но даже их недостаточно. Ничто не заполнит пустоту, зияющую бездну, ледяной вакуум на месте той девушки, которой я когда-то была. Счастливой, невинной. У которой была семья. Девушки, верящей в доброту мира.
Девушки, которая знала, что такое любовь.
Реджиналл идет к выходу и останавливается на пороге, чтобы поклониться.
– Надеюсь, вы найдете то, что ищете, мисс.
Глава 6
Змеиное гнездо
Трех дней недостаточно.
Мы тренируемся ночью – И’шеннрия жертвует сном, чтобы заниматься со мной. По мере практики с острым шаром раны появляются все реже и реже. Однажды я заканчиваю упражнение вообще без порезов, поднимаю кулак в «неподобающем леди» жесте, и она улыбается. И’шеннрия досыта кормит мой голод, так что он лишь слегка ворчит, когда она учит меня танцевать: слишком нервничает, чтобы прикасаться ко мне, и назначает моим партнером Реджиналла. Она сидит возле арфы, наигрывая прекрасные мелодии, к которым мне необходимо выучить каждый пируэт. Я бы соврала, если бы сказала, что двигаюсь грациозно, но мне довольно неплохо удается попадать в ритм – один из плюсов того, что, кроме тренировок с Кравом на мечах, в лесу больше нечего было делать, – это означает, что я в состоянии связать движения между собой, но очарование и плавность в них отсутствуют. «Словно дуб, раскачиваемый бурей», – фыркает И’шеннрия.
Она прекрасно разбирается в живописи, музыке и танцах. Леди приглашает нескольких аристократов, включая барона д’Голиева, пообедать с нами, чтобы у меня была возможность научиться вести себя должным образом без удушающего надзора королевского двора. Гости задают мне вопросы, на которые я неуклюже отвечаю, скользя пальцами по четырем ложкам, выложенным для одного только супа. После обеда они перемещаются в гостиную пить чай с шоколадом, по очереди играют на арфе и демонстрируют последние наброски природы. Но по сравнению с набросками И’шеннрии их работы скорее напоминают детские каракули. Даже речь у нее изысканнее и остроумнее и в каждом вызывает интерес. Она образцовый представитель аристократии, по крайней мере, той аристократии, которую я себе представляла до приезда сюда.
Я начинаю осознавать, как много она потеряла, когда слышу теплые истории о красоте и величии Рейвеншаунта, лорда И’шеннрии, о том, как идеально они подходили друг другу, каким галантным и добрым он был. И’шеннрия терпеливо выслушивает каждого, и ее взгляд в эти мгновения теплее, чем когда бы то ни было. А мне остается лишь сгорать от стыда и разглядывать собственные руки. Стыда за то, что такие, как я, столько у нее отняли.
Меня охватывает желание учиться. Чтобы она гордилась мной, неважно, насколько это труднодостижимо.
Постепенно, благодаря ее дару преподавания, обеды становятся все менее неловкими. Я говорю лучше, и некоторые даже смеются над моими шутками. Начинаю правильно использовать маленькие ложки для холодных супов и большие для горячих. На смену нетерпеливому ожиданию, пока Ноктюрна меня излечит, приходит четкое понимание моего болевого порога. Я словно танцую на острие ножа до тех пор, пока слезы не готовы вот-вот политься из глаз. Я тщательно обставляю свои отлучки в уборную, – в перерывах между подачей блюд, но до десерта. И хотя я не умею играть на музыкальных инструментах или рисовать, И’шеннрия заставляет меня петь для всех. Когда она спросила, есть ли у меня таланты, я ответила, что немного пою. Убедившись воочию, она, видимо, решила, что получается сносно. После скромных аплодисментов барон д’Голиев заявляет, что у меня самый прекрасный голос, что он слышал с тех пор, как королева Колисса была в моем возрасте, но никто не воспринимает это всерьез, поскольку все знают, как он любит налегать на авелишский бренди после обеда.
Я топлю сомнения, стыд и страхи в озере обучения. В странном, необъятном озере превращения в Зеру И’шеннрию, племянницу леди.
Утро Весеннего Приветствия наступает чересчур быстро. Рассвет пробивается в окна, кровоточа багровым и льдисто-голубым, но даже его красота не может отвлечь меня от истины – я не готова. Ничто не имеет значения. Время каким-то образом для меня исчезает, а затем появляется вновь с пугающей пунктуальностью. Время пришло. Я должна быть готова. Очень скоро мне придется притворяться, если и не ради королевского двора, то ради ведьм, чья жизнь висит на волоске, и ради моего сердца.
Я умирала десятки раз. Мне уже тошно от одних мыслей об этом. Но в конце концов в этой безмолвной войне между мной и королевским двором у меня есть одно преимущество. Они не могут убить меня. Могут унижать, насмехаться, рвать на части. Но не могут убить. На это способны лишь мои собственные ошибки.
Только я могу это сделать.
Это слегка успокаивает: хоть немного контроля в головокружительном сумасшествии этой пляски.
Я смотрю на