Химинтелл, – отвечаю я. – Очень приятно встретиться с вами. Я Зера И’шеннрия, племянница леди И’шеннрии.
– Так значит, тебе известно, кто я такой? Как такое возможно, учитывая, что это твой первый визит ко двору?
Ошибка. Конечно, я не должна знать, кто он такой, если ни разу его не видела. Но я видела. И’шеннрия предупреждала меня вести себя с ним предельно осторожно. Возможно, мне удастся спрятать истинные намерения под маской маленькой глупышки.
– Тетя рассказывала мне о самом привлекательном мужчине при дворе. – Я приправляю эти слова частым хлопаньем ресниц. Может, чересчур частым. Он молчит, и на секунду мне кажется, что я его оскорбила.
– Конечно. – Его улыбка так же широка, как и моя. Мы оба притворяемся. – Во время нашей последней встречи леди И’шеннрия с огромным восторгом рассказывала о том, как нашла вас. Чудесно, что она вернула вас в целости и сохранности. Будем надеяться, вы оправдаете ее надежды.
– Планирую так и сделать, милорд.
Он не мигает, я тоже. Ощущение, словно он меня оценивает, стараясь понять, о чем я думаю. Все, что я могу, это не показывать снедающую меня ярость, кипящую внутри со дня ордалии. К счастью, он прекращает наш поединок взглядов первым и поворачивается к остальным.
– Надеюсь, все вы подготовлены к встрече с королевским двором, – замечает он. – Особенно Невесты.
– Насколько это возможно, милорд, – девица Стилран делает реверанс.
Гавик кивает.
– Вам потребуется все ваше самообладание при встрече с принцем Люсьеном. – В его словах сквозит презрение. Он явно недолюбливает принца. – Прошу прощения, мне давно следовало присоединиться к остальным придворным в зале.
– Конечно, – отвечает Улла с глубоким поклоном. – Хорошего дня, милорд.
Мы все кланяемся следом, и когда министр проходит мимо, я провожаю его взглядом. Улла уходит с Весенними Женихами. В конце концов приходит и наш черед идти в зал. Следуя за Уллой вместе с остальными девушками, я стараюсь поменьше пялиться на золотую филигрань на дверях, яркие картины с гончими и львами, портрет Кавара собственной персоной, изображенного в виде молодого человека с покрывающими кожу глазами-символами. В одной руке он держит весы правосудия, в другой – меч, и кажется одновременно и зловещим, и вызывающим трепет. В книгах Ноктюрны утверждалось, что ни одна ведьма не должна пытаться представить, как могло бы выглядеть физическое тело Старого Бога, а здесь смертные рисуют своего Нового Бога без опаски. Знамена нефритово-зеленого шелка водопадом стекают с безупречно чистых окон, играя на солнце вышитым гербом с изображением серебристого змея. На фоне неоспоримого величия дворца особняк И’шеннрии кажется маленьким и жалким.
Улла ведет нас дальше через просторный зал, стены которого – целиком из цветного стекла. Солнце просачивается сквозь них, окрашивая нашу кожу в цвета заката и сумерек. Лишь спустя несколько секунд я со стыдом осознаю, что цвета обозначают исторические события – строительство Ветриса, важные открытия ученых-энциклопедистов, такие как водяная почта и песочные часы, Восьмизимнюю войну, в которой злейшим врагом был Гелкирис, оспаривающий контроль над горами Толмаунт-Килстеды, и в конце, в самой последней секции, Пасмурную войну. Она повсюду: закованные в доспехи батальоны келеонов и людей яростно сражаются с высокими черноглазыми фигурами с потемневшими руками и когтями – ведьмами. А перед ними орда клыкастых монстров, с красными ямами, зияющими на месте сердца. Бессердечные.
Я сжимаю кулаки. Вот, значит, какими они нас видят? Настолько жуткими? Согнутые, с дикими глазами, двигающиеся скорее как животные, чем как люди. Во время Войны Бессердечные воевали на передовой, составляя основу армии ведьм, хотели они этого или нет. Не сомневаюсь, что ведьмы приказывали Бессердечным защищать себя. И вдобавок к этому их окружали толпы живых людей. Голод наверняка вырывался из-под контроля, превращая их в звероподобных монстров, не озабоченных человеческими условностями. Порой я чувствую что-то подобное глубоко внутри; словно темная голодная часть меня ждет, когда я ослабну, проиграю. И эта настенная роспись напоминает мне, ярко и болезненно, к чему приведет этот проигрыш.
Это было бы так легко, – настаивает голод. – Одно мгновение, и все будет кончено. Тебе больше не о чем будет волноваться…
Оранжевое и желтое стекло, в центре которого Бессердечные. Огонь. Люди поняли, и довольно быстро, что способов замедлить Бессердечных, кроме поджигания, не так уж много. Чтобы исцелить обугленную плоть, ведьмам требовалось куда больше времени, чем обычно. Это их любимый способ расправляться с нами. Вода для ведьм, огонь для их рабов, как сказал барон. Я вздрагиваю при мысли о боли, о бесконечной агонии. Боль выносима лишь тогда, когда ты абсолютно уверен, что она скоро закончится. Так я прожила последние три года – в уверенности. А сейчас? Сейчас я вообще ни в чем не уверена.
– На что это ты глазеешь? – тихо спрашивает девушка в платье из оленьей кожи. Я отвожу глаза.
– Н-ни на что.
Вряд ли она мне поверила, поскольку разглядывает Бессердечных из-за моего плеча.
– Все нормально, – шепчет она, наклоняясь ко мне. – Порой мне тоже бывает их жалко.
Она быстро отворачивается. Ее признание настолько тихое, запрещенное, не для этих залов. И все же оно отзывается в моей груди. Подумать только: человек может жалеть меня – нас – после всего, что мы натворили, всего, что я натворила. Я встряхиваю головой. Если бы она знала, кто я на самом деле, то бежала бы без оглядки. Ликовала бы, пока я сгорала на костре, а мою ведьму топил эрцгерцог.
Улла останавливает нас возле стеклянной двери и стучит дважды. Стражи с настороженным видом открывают ее. Улла поворачивается к нам, протягивая несколько шелковых вуалей, закрепленных на ободках искусной работы.
– Наденьте это и следуйте в центр зала, рука об руку. Не снимайте их до тех пор, пока не прикажут члены королевской семьи. И напоминаю, говорить будете, лишь когда к вам обратятся.
– Мы не дети, Улла. Мы много лет наблюдали, как это делается. И знаем, как все происходит, – впервые высказывается девица Стилран. Спина у нее такая ровная, что кажется, будто она кол проглотила, каждое движение изящно. Я не знаю ее имени, но мысленно именую ее Грация.
– Просто напоминаю, миледи. Некоторые из нас, – глаза Уллы встречаются с моими, – прежде никогда здесь не бывали.
– А некоторые из нас не желают нянчиться с деревенщинами. – С высоко поднятой головой Грация проходит в дверь. Вторая девушка следует за ней, смущенно и очаровательно улыбаясь. Прелесть. Отличное прозвище для нее. Улла провожает меня вслед за Грацией и Прелестью, и я делаю первые шаги по темному коридору. Он настолько узкий и низкий, что моя