прячу медальон под воротник. На лестнице меня встречает чудовищно вкусный запах свежего хлеба с маслом. Боги – как давно я не чувствовала запах свежеиспеченного хлеба? Ноктюрна никогда не ела ничего кроме овощей и пшеничных лепешек.
Посреди гостиной располагается впечатляющий массивный стол. И’шеннрия в сиреневом платье с рюшами до самого подбородка, надежно скрывающими шрам на шее, уже сидит с одного конца. Она делает мне знак занять место напротив. Стол такой длинный, и мы так далеко друг от друга, что меня невольно разбирает смех.
– Что-то смешное? – приподняв бровь, интересуется И’шеннрия.
– Меня просто умиляет стремление ветрисианцев перекрикиваться через стол.
– Это не так, – холодно отвечает И’шеннрия. – Я просто не считаю нужным сидеть рядом, чтобы контролировать тебя.
Ну конечно, не считает. Какой человек в своем уме захочет есть рядом с Бессердечной? Неважно, насколько она сдержанна и титулована, неважно, насколько хорошо она владеет собой, она все равно боится. Нет необходимости заявлять об этом вслух, я и так это чувствую.
Мэйв входит и накладывает несколько ложек теплой кукурузной каши мне в тарелку, трет сверху шоколад и украшает все это великолепие ягодами. И’шеннрия кладет рядом со мной платок и заявляет, что я не уйду до тех пор, пока не опустошу тарелку. Язык покалывает в предвкушении восхитительного вкуса человеческой еды, и лишь тело протестует. Я отправляю немного сладкой каши в рот, осознавая, что каждая порция повлечет за собой очередной приступ боли. Стараюсь наслаждаться малейшими оттенками вкуса, но мучения начинаются почти мгновенно. Голод требует сырой плоти, но я заставляю его замолчать и отправляю ложку за ложкой в рот, пока тарелка не оказывается пуста, а желудок не сжимается от боли.
Судорожно вцепившись в стул, я отчаянно мечтаю выйти, но И’шеннрия гоняет меня по родословной знатных фамилий, танцевальному этикету, истории правления д’Малвейнов. Допрос дает моему агонизирующему сознанию возможность переключиться, но внимание ослабевает от вспышек боли. Это самое большое количество человеческой еды, съеденной мной за раз, и тело меня ненавидит. Я не могу позволить Мэйв видеть меня плачущей – И’шеннрия держит ее поблизости, испытывая меня на прочность, проверяя, обнаружу ли я свою суть, сдавшись боли. Мэйв озабоченно спрашивает, что случилось, но И’шеннрия придумывает какие-то отговорки о том, что я неважно себя чувствую.
В конце концов И’шеннрия приказывает Мэйв уйти. Едва за ней закрывается дверь, я, тяжело дыша, хватаю платок и судорожно вытираю лицо, торнадо боли медленно выходит со слезами.
– Семь минут, – объявляет И’шеннрия, поглядывая на песочные часы в углу комнаты. – Завтра стремимся к десяти. Чем дольше ты сможешь вытерпеть, прежде чем извиниться и выйти из-за стола, тем менее подозрительной будешь выглядеть. И твоя маска слетает слишком часто – учись справляться с болью, не корчась.
– Просто обожаю повторяющуюся агонию, – мычу я, демонстрируя ярко-красный платок. – Надеюсь, вы придумаете достойное объяснение для того, кто будет это стирать.
Мы заходим в гостиную, где Реджиналл уже сдвинул всю мебель так, чтобы я могла практиковать поклоны и реверансы в ботиночках на тонких каблучках (один для мужчин, один для женщин и особенный вариант для приветствия тех и других разом). Я приседаю до тех пор, пока колени не начинают ныть, а спина раскалываться, практикуюсь в простейших действиях – бесшумный поворот дверной ручки двумя пальцами, подъем по лестнице в юбках с прямой спиной и с двумя декоративными хрустальными шарами на плечах – до тех пор, пока солнце не заглядывает в гостиную с прощальным поцелуем. Занятый уборкой Реджиналл то и дело ходит мимо, и, хотя старается не встречаться со мной глазами, он все-таки следит за нами. Когда окончательно темнеет, Реджиналл стучит по дверному косяку. Из-за внезапного шума я роняю хрустальные шары, и оба с тяжелым стуком падают на пол.
– Только не снова! – восклицает И’шеннрия. – Подбери и начинай с дальнего конца комнаты.
– Эти туфли ужасны, – выдыхаю я. – И мое плечо…
– Заново, – требует она и поворачивается к Реджиналлу. – Что?
– Прошу прощения за мое вторжение, миледи, но, судя по песочным часам, прошло тринадцать часов. Возможно, юной леди было бы неплохо передохнуть.
И’шеннрия смотрит на меня, затем на мою грудь, ее взгляд направлен туда, где должен быть медальон.
– Нет, – в конце концов заявляет она. – Она продолжит.
– Миледи…
– Пожалуйста, помоги Мэйв с ужином, Реджиналл, – обрывает И’шеннрия. Он кивает и уходит.
– Дорогая тетушка, – цежу я сквозь зубы. – Мне нужна всего секундочка…
– Леди И’шеннрия. Нет времени. – Она подталкивает меня вперед, подавая знак идти. – Ты едва коснулась поверхности того, что необходимо узнать, и я бы сказала, справилась с этим плохо. Ты не обладаешь естественной грацией, и чувства баланса у тебя нет. И это не считая того факта, что ты, кажется, ни разу в жизни не двигалась по прямой линии…
Мои ноги дико трясутся. Меня хватает на три шага, прежде чем я поскальзываюсь и падаю.
– Почему это так сложно для тебя? – рявкает она. – Нет ничего проще правильной ходьбы.
Разорви ей глотку, – врывается голод в мои мысли. Я чувствую, как зубы удлиняются, касаясь губ, – измождение плохо на меня влияет. Мне нужно поесть. Горло И’шеннрии кажется таким аппетитным.
– Верите вы или нет, – выдыхаю я, – но монстры тоже устают.
И’шеннрия поднимает с ковра хрустальный шар. Затем поворачивается к полке, где стоят еще семь сфер: первая из обычного стекла, вторая из камня, третья медная, усеянная маленькими шипами. По сфере на каждый этап обучения искусству себя держать, через которое проходят отпрыски знатных фамилий. Так она говорила. И’шеннрия тянется к сфере, стоящей в самом конце, – из черного железа с острыми, как бритва, гребнями, густо покрывающими поверхность.
Она ставит сферу передо мной.
– Нет, хватит. Мне нужно поесть, – мычу я сквозь стиснутые зубы, – сейчас же.
– Я покормлю тебя, – соглашается она. – После того, как ты пройдешь, не уронив этот шар.
Острые края сферы ехидно поблескивают.
– Я абсолютно уверена, что говорила об этом в карете, – мычу я, – я становлюсь… неуправляемой в состоянии голода.
В ее глазах проскальзывает страх, но она лишь сильнее выпрямляет спину.
– А я тебе говорила – что будут моменты, когда придется держаться куда дольше. Ты должна превозмогать.
А ты должна умереть, – возражает голод, бушующий, точно языки пламени вокруг пропитанных маслом дров. Я сражаюсь с внезапным порывом вцепиться в нее. Перед глазами пелена – все, на чем я могу сосредоточиться, это ее кожа. Жар ее тела словно русалочья песня для моего истерзанного нутра. Голод ощущает запах ее страха, ее плоти.
– Да, ты Бессердечная, Зера, – говорит И’шеннрия. Ее голос звучит словно