Держа её за руку, на ходу расстегивая пуговицы у рубашки, пройдя метров сто, Сережа свернул к берегу реки. Юля молча, застегивая пуговки у блузки, шла с ним, обнявшись, плечом к плечу. Она словно знала, куда он её ведет.
Но что это? Здесь должна была быть, по его понятиям, копешка сена, а вместо нее росла с человеческий рост крапива, через которую не продерешься, а еще дальше, судя по очертаниям теней, кусты.
– Ой, кусает! Я острекалась. Здесь же крапива! Куда мы зашли? – спросила Юля.
Сережа, вглядываясь перед собой в темноту, остановился. Кругом, куда ни посмотри, были заросли. «Неужели от волнения я пошел не в ту сторону?» – подумал он.
– Я, кажется, перепутал.
– Еще укусила…
– Держись за шею, – и не успела она сообразить, что к чему, как он её подхватил, развернулся и понес.
– Ты куда меня понесешь?
– Куда захочешь.
– Тогда до тропки. Дальше я сама.
Прежде чем ее отпустить, он, крепко её обнимая, опять нашел губами её губы, осыпал поцелуями шею и они, прижимаясь друг к другу, не сговариваясь, пошли к очертаниям видневшегося в темноте стога.
Подойдя, Юля прислонилась спиною к сену, а он молча обнял её за плечи, и она вдруг как-то сразу подломилась, запрокинулась, послушно легла на душистое сено.
Юля, глядя в его горящие страстью глаза, все еще колебалась, а затем вдруг как-то по-особенному улыбнулась, в её глазах появился жизнерадостный яркий блеск и она, видимо, решила отбросить благоразумие.
Обжигая её горячим дыханием, Сережа продолжал целовать шею, расстегнув пуговки блузки, перешел на груди, потом опять на шею, и она, разгоряченная страстным желанием, выгнула спину.
Чтобы она приняла на себя только нижнюю часть его тела, Сережа уперся на локти. Было столько задержек и остановок. Они уже не могли больше ждать, его вежливость и благие намерения остались позади, она должна была принять его! Отбросив в сторону стянутую с плеч рубашку, он, толком еще не зная, что он будет делать дальше, в очередной раз впился в её губы.
Юля не сопротивлялась, только глубоко вздохнула, словно она ждала этого момента всю жизнь. Секундой позже её руки обвились вокруг его шеи, в ответном сумасшедшем порыве бедра выгнулись. В этот миг её тело сгорало от сладостного желания – ощутить на себе упирающуюся твердую пульсирующую плоть.
Сережа тяжело на нее привалился, и она почувствовала, как «дружок» настойчиво упирается в нижнюю часть её живота.
Юля затрепетала, желание затопило её с ног до головы. Она страстно хотела его, истомившаяся, разгоряченная, переполненная желанием. Но Сережа не торопился.
Оторвавшись от её губ, он в очередной раз стал целовать её лицо, шею, холмики грудей, решил вовсе снять с нее блузку, но ей было колко лежать голым телом на сене. Тогда он прижался своей грудью к её груди. Она как будто была в бреду, её голова запрокинулась, волосы разметались.
Сережа одной рукой гладил ей бедра, а другой пытался расстегнуть пряжку ремня, но её заело. В какой-то момент он изменил положение тела, и пряжка уперлась, причиняя боль, ей в живот.
– Больно! – вскрикнула Юля.
Сережа спустился вниз, стал целовать заболевшее место. Теперь его руки то скользили по её грудям, то ласкали животик, а когда он стал целовать ей пупок и щекотать его языком, то казалось, что она задохнулась. Уже знакомое сладостное возбуждающее чувство вскружило ей голову, но Сережа остановился.
– Еще, – с мольбою прошептала она, когда смогла хоть чуть-чуть вернуть ощущение реальности.
Он продолжил, и она подумала, что на этот раз на самом деле умирает.
Его руки вновь заскользили, лаская, по её ногам. Они то гладили икры, то колени, то поднимались к бедрам, а когда она выгибалась, руки оказывались на ягодичках, потом опять спускались к икрам и опять поднимались к бедрам.
Ремень поддался, и брюки были уже приспущены. Коротенькая в клеточку юбочка закинута на животик. В лунном серебряном свете на загоревшей шелковистой коже ярко выделялись белые кружевные трусики. Теряя голову, Сережа прижался грудью к её ножкам. А она то прижимала ручками его голову к своему телу, то её пальчики начинали торопливо ерошить его густые волосы, а то её ухоженные коготки царапали ему спину.
Вот уже его пальцы между её трусиками и телом. Он потянул, она прогнулась, и трусики легко спустились почти до коленей. Увидев черный треугольничек, Сережа припал к нему лицом. У него возникло странное желание расцеловать её всю, но Юля раздвинула ножки, согнула их в коленях, и опять трусики стали на его пути к тому месту, куда он стремился больше всего на свете.
Сережа перевел дыхание. Сердце его колотилось. Волна страсти, чтобы еще с большей силой вновь поднять их на гребень и захлестнуть, схлынула. Возможно, если бы он был опытен в любви, то уже обладал бы ею, но он был не опытен, к тому же еще заботился о её чувствах.
«А не злоупотребляю ли я её доверчивостью?» – где-то в укромном уголке его мозга смутно, но настойчиво возникал у него вопрос, а также: «Девственница ли она или разыгрывает невинность?» Эти вопросы обезоруживали, сдерживали его активность.
31
Любовная игра продолжалась. У Сережи вдруг появилось странное желание: он поймал ручку Юли, и потянул её вниз.
Её нежные пальчики всего лишь дотронулись до головки «дружка», однако тут же, словно от огня, она отдернула их, но затем пальчики вновь дотронулись и вновь она отдернула ручку. Это повторилось несколько раз и обоих привело в трепет.
Теперь его дружок то касался ее бедер, то живота, то упирался в трусики, которые прикрывали средоточие всех чувств.
«Я должен, должен, должен! – стучало у него в голове. – Ведь она же сама к этому стремится. Я должен стать мужчиной!»
Его руки стали в очередной раз скользить по её бедрам. Он соединил её колени, она, как бы читая его мысли, выгнулась, его пальцы вновь оказались у неё под трусиками. Сережа потянул их вниз, они слетели до коленей, потянул еще – они уже ниже колен; и она, засучив, словно ребенок, ножками, совсем скинула их. Преграды не стало.
– Давай! – вдруг неожиданно в экстазе не своим голосом выкрикнула она.
В этом крике был зов природы, что-то первобытное, грубое. Этот крик нарушил естественный ход событий, и для Сережи вдруг сразу наступило отрезвление.
Получалось, что он, который её боготворил, возвел её на пьедестал, мечтал о ней напролет ночами, чуть ли уже не собрался предложить ей руку и сердце, ошибался в том, что она невинна. Этот крик выдал её, и она теперь таким вот образом хочет заполучить его.
В его душе возникло смятение. Он в полной мере еще не осознал, что же произошло и, припав щекою к её животу, механически продолжал гладить её бедра, целовал животик, но в этих ласках уже не было огня, но и не было у него по отношению к ней обиды.