как-то слишком голубые, а взгляд их как-то слишком тяжёл и неподвижен. Что-то было ужасно неприятное в этом красивом и чрезвычайно моложавом, судя по летам, лице. Одежда Свидригайлова была щегольская, летняя, легкая, в особенности щеголял он бельём. На пальце был огромный перстень с дорогим камнем…»
Впервые Свидригайлов упоминается в подробном письме Пульхерии Александровны Раскольниковой к сыну Родиону Раскольникову с горьким рассказом о злоключениях его сестры Авдотьи Романовны Раскольниковой, служившей в доме Свидригайлова и его жены Марфы Петровны гувернанткой. Сластолюбивый Свидригайлов преследовал Дуню и, получив отказ, оклеветал, так что ей пришлось оставить место. Правда, впоследствии Свидригайлов признался в клевете, но вслед за матерью и дочерью Раскольниковыми, переехавшими в Петербург, появляется в столице (после смерти жены, которую он, судя по всему, отравил) и начинает буквально преследовать Авдотью Романовну. Случайно оказавшись соседом Сони Мармеладовой, Свидригайлов подслушал исповедь-признание Родиона Раскольникова в убийстве старухи-процентщицы и пытается этим шантажировать его сестру. Перед этим в разговоре с Раскольниковым его «двойник» (именно такую психологическую роль в романе играет Свидригайлов по отношению к студенту-убийце) откровенно признаётся-рассказывает о былых своих деяниях: был шулером, сидел в долговой тюрьме, женился на Марфе Петровне из-за денег, изнасиловал девочку, которая потом покончила с собой, довёл до самоубийства лакея Филиппа… По Свидригайлову, вечность — «вроде деревенской баньки, закоптелой, а по всем углам пауки».
Этот персонаж — первый настоящий, безусловный и, так сказать, логический самоубийца в мире Достоевского: продумавший самоубийство, подготовивший его, обосновавший и совершивший. Свидригайлов и сам знает, что он погибший — и не только в пороках, но и в самом прямом смысле слова погибший человек. Авдотья Романовна Раскольникова — последняя и единственная его надежда удержаться на этом свете, ещё остаться-продолжить жить. Увы, с её стороны он не может ждать не только терпимости и сострадания (каковыми одаривала порой Аполлинария Суслова, в какой-то мере — прототип Дуни, Достоевского): Дуня его презирает и даже ненавидит — для неё он однозначно отвратителен. А Свидригайлов даже в вине растворить-утопить своё отчаяние не может, ибо, хотя в молодости и отдал обильную дань Бахусу, теперь даже шампанское не любит и не переносит (как, к слову, и сам Достоевский). Его любовь к Дуне — это ещё и не просто влечение пожилого угасающего мужчины к молодой прекрасной девушке, но и его страстное желание хоть кем-то, наконец, стать. Он признаётся Раскольникову: «— Верите ли, хотя бы что-нибудь было; ну, помещиком быть, ну, отцом, ну, уланом, фотографом, журналистом… н-ничего, никакой специальности! Иногда даже скучно…» Но, как ни странно, человек этот боится смерти («…боюсь смерти и не люблю, когда говорят о ней», — признаётся он Раскольникову) Он так мистически боится смерти, что придумал для своего грядущего самоубийства своеобразный эвфемизм — вояж в Америку. Об этом «вояже» он говорит-поминает в разговорах с Раскольниковым, с Соней Мармеладовой. Кстати, в мистическом страхе смерти романные двойники — Раскольников и Свидригайлов — абсолютно схожи. О Раскольникове сказано: «В сознании о смерти и в ощущении присутствия смерти всегда для него было что-то тяжёлое и мистически ужасное, с самого детства…»
Но известно, что многие самоубийцы до своего рокового шага боялись смерти, отрицали её и даже осуждали покончивших с собой. Процесс этот — от отрицания смерти до исполнения «автоприговора» — детально, со всеми психологическими подробностями описан-показан Достоевским на примере Свидригайлова. Он предчувствовал свой трагический конец, но до последнего мгновения пытался избежать его или, по крайней мере, отдалить-отсрочить. Имелось и два варианта для этого: жениться, как он задумал, на 15-летней невинной девочке или же добиться взаимности Дуни Раскольниковой. Девочка-невеста и в самом деле существует — Свидригайлов ездит в её дом с подарками, охотно рассказывает о ней Раскольникову. Сватовство к малолетней невесте, судя по всему, было для него делом не весьма серьёзным — по инерции, по закоренелой привычке к сладострастию и наклонности к педофилии, а вот на Авдотью Романовну человек этот поставил всерьёз. Его мучительная страсть к сестре Раскольникова длилась уже не один день и достигла точки кипения. Ещё когда Дуня жила-находилась в его имении, он готов был по первому же её слову убить жену (что, впрочем, он и сделал позже без всякого соизволения), а теперь он решил поставить на карту собственную жизнь: он выдерживает под дулом револьвера несколько минут — Дуня даже легко ранила его.
Перед решительным, последним свиданием-разговором с Авдотьей Романовной Свидригайлов совершает невероятные для него поступки: оплачивает похороны Катерины Ивановны Мармеладовой, выделяет капитал на устройство её детей-сирот, предлагает Раскольникову 10 тысяч рублей для Дуни, дабы избавить её от вынужденного брака с Лужиным, а всё семейство Раскольниковых от нищеты… Однако ж, странного в этом ничего нет. Свидригайлов прекрасно понимает, что такой, каков он есть, он вызывает у Дуни всего лишь брезгливость и отвращение. Он предпринимает кардинальные, на его взгляд, попытки в единый миг как бы переродиться, сделаться лучше. Предстать перед любимой женщиной этаким благородным и благодетельным рыцарем. У него, к тому ж, имеется ещё один сильный и, как, опять же, ему кажется, благородный козырь в запасе — он мог, но не выдал брата Дуни полиции. Говоря о десяти тысячах для его сестры в разговоре с Раскольниковым, Свидригайлов уверяет: «…я без всяких расчётов предлагаю. Верьте не верьте, а впоследствии узнаете и вы, и Авдотья Романовна…» Но, разумеется, в тот момент не только его собеседник, но и сам Аркадий Иванович не верил в то, что «без всяких расчётов»: расчёт-то, пусть и наивный, как раз был — удивить, поразить Дуню, растопить лёд в её сердце. Но вот, надо отдать ему должное, уже после катастрофы, после рокового для себя свидания с Дуней, Свидригайлов уже совершенно бескорыстно продолжает совершать благодеяния: дарит 3 тысячи рублей Соне (чтобы было на что вслед за Раскольниковым в Сибирь ехать и на что там жить), оставляет аж 15 тысяч своей юной несостоявшейся невесте (хотя, конечно, лучше бы суммы распределить наоборот!)… А ведь по складу его натуры и согласно атеистическому мировоззрению, ему должно было перед добровольным уходом из жизни дойти и вовсе до предела цинизма, уж совсем какой-то безобразный выверт сделать-утворить — к примеру, изнасиловать Дуню или выдать-таки брата её, дабы отправить его если не «в Америку» вслед за собой, то хоть на каторгу… Вот как сам Достоевский позже рассуждал об этом в письме к своему читателю и почитателю Н. Л. Озмидову (февраль 1878 г.): «Теперь представьте себе, что нет Бога и бессмертия души (бессмертие души и Бог — это всё одно, одна