Читать интересную книгу Слова сияния - Брендон Сандерсон

Для человека, который каждое утро просыпается с разным уровнем интеллекта, жизнь может оказаться очень непростой. Особенно когда весь мир, возможно, зависит от его гения и может рухнуть от его же идиотизма.

– Как там дела? – тихо спросил Таравангиан, принявшись за еду, которая успела остыть, пока длилась проверка.

– Ужасно, – ухмыльнулся Мралл. – Прямо как мы и хотели.

– Не радуйся страданиям, – ответил Таравангиан. – Даже если это наших рук дело. – Он зачерпнул немного каши. – И особенно, если это наших рук дело.

– Как пожелаете. Больше не повторится.

– Ты действительно можешь так просто измениться? – спросил король. – По желанию подавить эмоции?

– Конечно, – ответил Мралл.

Что-то в его ответе зацепило Таравангиана, какая-то нить смысла. Находись он в одном из своих более интеллектуальных состояний, можно было бы поразмышлять над этим, но сегодня король чувствовал, что мысли ускользают от него, как вода сквозь пальцы. Когда-то Таравангиан беспокоился об упущенных возможностях, но в конце концов смирился. Выдающиеся дни, как он выяснил, приносили свои собственные проблемы.

– Дайте мне посмотреть Диаграмму, – сказал Таравангиан. Что угодно, чтобы отвлечься от бурды, которую по их настояниям он должен есть.

Мралл отошел в сторону, позволив Адротагии, главе ученых Таравангиана, приблизиться с увесистым томом в кожаном переплете. Она положила его на стол перед королем и поклонилась.

Таравангиан коснулся кожаной обложки и на миг почувствовал... почтение? Действительно? Почитал ли он теперь хоть что-то? Ведь Бог умер, а следовательно, воринизм – обман.

Но эта книга была святой. Он открыл ее на одной из отмеченных пером страниц. Внутри обнаружились каракули.

Маниакальные, помпезные, величественные каракули, которые были старательно скопированы со стен его бывшей спальни. Наброски, располагающиеся один поверх другого, списки цифр, казалось бы, не имеющие никакого смысла, линии поверх линий поверх линий текста, начертанные сведенной судорогой рукой.

Сумасшествие. И гениальность.

То здесь, то там Таравангиан находил свидетельства того, что почерк был его собственным. То, как он закруглял линию, как писал вдоль края стены – точно так же, как если бы писал по краю страницы и ему не хватало места. Он ничего не помнил. Перед ним лежал результат двадцати часов светлого безумия, времени, когда его разум стал подлинно гениальным.

– Не кажется ли тебе странным, Адро, – спросил Таравангиан ученую, – что гениальность и безумие очень похожи?

– Похожи? – переспросила Адротагия. – Варго, я не думаю, что они хоть в чем-то схожи.

Он и Адротагия выросли вместе, и она до сих пор называла Таравангиана его детским прозвищем. Ему нравилось. Прозвище напоминало о прошлых днях, до того, как началось все это.

– И в дни, когда я глуп, и в дни, когда я гениален, я не способен общаться с окружающими хоть сколько-нибудь осмысленно. Как будто... как будто я становлюсь шестерней, которая не вписывается в механизм. Слишком маленькая или слишком большая, неважно. Часы не работают.

– Я не думала об этом, – ответила Адротагия.

Когда Таравангиан пребывал в самом глупом состоянии, ему не разрешалось покидать свою комнату. Такие дни он проводил, забившись в угол и пуская слюни. Когда он бывал немного умнее, ему позволяли выходить под наблюдением. В такие ночи король рыдал над тем, что наделал, зная, что совершенные им зверства важны, но не понимая почему.

Будучи глупым, он не мог изменять законы. Занимательно, но когда он был слишком умен, он также не мог изменять законы. Таравангиан принял это решение после дня гениальности, в течение которого решил избавиться от всех проблем Харбранта несколькими очень рациональными указами. Например, потребовал, чтобы все жители прошли разработанный им самим тест на уровень интеллекта перед тем, как получить разрешение на заведение потомства.

С одной стороны, так гениально. С другой – так глупо.

«Не ты ли пошутила, Смотрящая в Ночи? – задавался он вопросом. – Это урок, который я должен выучить? Есть ли тебе вообще дело до уроков или то, что ты делаешь с нами, для тебя всего лишь забава?»

Таравангиан снова обратил внимание на книгу, Диаграмму. Великий план, который он разработал за единственный день непревзойденной гениальности. Тогда он тоже провел весь день, уставившись в стену. Он писал на ней, что-то бормоча все время, устанавливая закономерности, которые не были доступны ни одному человеку. Исписал все стены, пол и даже ту часть потолка, до которой смог дотянуться. Большая часть оказалась написана неизвестным шифром, который король изобрел сам, так как известные ему языки не могли передать все идеи в точности. К счастью, Таравангиан додумался выцарапать ключ к шифру на поверхности ночного столика, иначе они никогда бы не смогли понять его достойную восхищения работу.

Они и так едва могли разобрать смысл. Он перелистнул несколько страниц, в точности скопированных из той комнаты. Адротагия и другие ученые оставили то здесь, то там заметки о том, что могли бы значить разные рисунки и списки. Они пользовались женским шрифтом, который Таравангиан изучил много лет назад.

Заметка Адротагии на одной из страниц свидетельствовала о том, что изображенная рядом картинка была наброском мозаики на полу веденского дворца. Таравангиан задержался на странице. Возможно, она имела отношение к делам сегодняшнего дня. К несчастью, на данный момент он был недостаточно умен, чтобы понять большую часть смысла книги и ее секретов. Приходилось верить, что его более интеллектуальная версия самого себя права в трактовке еще более интеллектуальной версии – гения.

Таравангиан закрыл книгу и положил ложку.

– За дело.

Он встал и вышел из каюты, Мралл и Адротагия сопровождали его по бокам. Король выступил на солнечный свет, и перед его взором предстал догорающий прибрежный город с огромными ступенчатыми площадками, похожими на блюда или пластины сланцекорника. Остатки города скрыли их из вида и практически перелились через края. Когда-то этот вид был чудесным. Теперь почерневшие здания и даже дворец оказались уничтожены.

Веденар, один из величайших городов мира, уже мало чем отличался от груды мусора и пепла.

Таравангиан без дела стоял у перил. Когда прошлой ночью его корабль прибыл в гавань, город был усеян красными светящимися огнями горящих построек. Они казались живыми. Более живыми, чем то, что он видел теперь. Ветер дул от океана, подталкивая в спину, и уносил дым в сторону суши, прочь от корабля. Таравангиан практически не чувствовал запаха. Целый город сгорел буквально у него под носом, но весь смрад растаял на ветру.

Скоро наступит Плач. Возможно, он смоет какие-то следы разрушения.

– Пойдем, Варго, – сказала Адротагия. – Они ждут.

Таравангиан кивнул и последовал за ней в шлюпку, которая должна была отвезти их на берег. Когда-то в городе располагались просторные доки. Их не стало. Одна из фракций уничтожила их в попытке удержать остальных.

– Удивительно, – проговорил Мралл, устраиваясь в лодке рядом с королем.

– По-моему, ты говорил, что больше ничто тебя не порадует, – сказал Таравангиан, почувствовав, как свело желудок, когда его взгляд упал на одну из груд, видневшихся в городе. Тела.

– Так и есть, – ответил Мралл, – но я испытываю благоговейный трепет. Вы понимаете, что даже война Восьмидесяти между Эмулом и Тукаром, длившаяся шесть лет, не нанесла и близко такого опустошения? Джа Кевед сожрал сам себя за считанные месяцы!

– Преобразователи, – прошептала Адротагия.

Дело было не только в них. Даже пребывая в своем обычном болезненном состоянии, Таравангиан это понимал. Да, благодаря преобразователям, обеспечивающим армии едой и водой, войска могли передвигаться в быстром темпе – никакие повозки и обозы с припасами их не замедляли – и вступить в сражение за самый короткий срок. Но у Эмула и Тукара тоже имелись преобразователи.

Матросы начали грести к берегу.

– Это еще не все, – продолжил Мралл. – Каждый кронпринц попытался захватить столицу. И они все собрались в одном месте. Практически как на войне северных варваров, когда они назначают место и время, чтобы потрясти копьями и проорать угрозы. Только в данном случае обезлюдело целое королевство.

– Будем надеяться, Мралл, что ты преувеличиваешь, – ответил Таравангиан. – Нам понадобятся люди этого королевства.

Он отвернулся, сдерживая внезапно нахлынувшие эмоции, когда увидел тела на прибрежных камнях. Людей сбросили с ближайших скал в океан. Скальный гребень обычно закрывал доки от сверхштормов. Во время войны им воспользовались для убийств, одна армия оттеснила другую к обрыву.

Адротагия заметила его слезы и, хотя ничего не сказала, неодобрительно поджала губы. Ей не нравилось, что он становился чересчур эмоциональным, когда не мог похвастать высоким интеллектом. И в то же время Таравангиан точно знал, что пожилая женщина до сих пор каждое утро сжигала глифпару – молитву за своего покойного мужа. Странное проявление набожности для таких богохульников, как они.