его опередила.
– Обычно что? Женщины сами прыгают к вам в постель и прохода не дают, проведя с вами ночь?! Я вас разочарую, но эта песня не про меня. Вы поступили подло по отношению ко мне, а подлость, особенно такую, простить невозможно. Я никому ничего не сказала, не пошла никуда жаловаться, поскольку в этом всем и моя вина есть, не стоило мне так доверять вам и идти в то место, да еще и напиваться там. Ребенка у нас не будет, поэтому можете жить дальше своей насыщенной жизнью, с вас сняты все обязательства по отношению ко мне. Со временем я, возможно, и прощу вас, а сейчас я просто не могу вас видеть. Поэтому, не приходите, прошу вас. Не передавайте мне конфеты и прочее, я все равно ничего не приму от вас. У нас с вами разные дороги. Живите дальше своей жизнью, Ян, – проговорила я, смотря в глаза мужчины, которые после каждого сказанного мной слова становились все темнее и темнее от обуревавших их чувств.
В какой-то момент мужчина подошел ко мне и обхватил за плечи, оказавшись так близко от меня, что наши с ним дыхания переплелось воедино.
– А если я не хочу больше жить прежней жизнью? Если та ночь изменила все для тебя, то для меня это произошло тоже, Соня. Я не просто провел с тобой ночь, я нашел то, что до этого времени мне казалось лишь каким-то призрачным видением, которое я мог наблюдать лишь у единиц. Я не просто искупить вину хочу. Ты нужна мне, Соня. Я хочу, чтобы ты, девочка с бездонными горящими глазами, всегда была рядом со мной. Той ночью я поступил так, как никогда бы не поступил по отношению к женщине возможно потому, что я никогда такого не испытывал. Все в тебе сводит меня с ума. Твой смех, голос, твои волосы и улыбка, запах и кожа, касаясь которой я чувствую, как по моему телу пробегает дрожь. Я никогда не любил, Соня. А сейчас стою перед тобой, я, видавший виды взрослый мужчина, и как мальчишка не могу наглядеться на тебя. Я люблю тебя, девочка и прошу дать мне шанс искупить вину перед тобой и сделать тебя счастливой, – проговорил Ян, подняв меня за талию так, что я оказалась выше него и смотрела на него сверху вниз.
Я протянула руку и провела своими пальцами по губам мужчины, ощутив ними едва уловимую дрожь от моего прикосновения. Было так странно, у меня напрочь пропало ощущение неприязни к нему. Но это только и изменилось в моем отношении к этому красивому мужчине. Я просто ровно теперь дышала рядом с ним, но и это уже меня радовало потому, что я поняла, что со временем забуду все-таки тот кошмарный отрезок моей жизни, в котором он был виноват. Забуду и начну жизнь с чистого листа.
– Вы не слышите меня, Ян, – высвободившись из объятий мужчины проговорила я. – Живите дальше так, будто бы этой ночи и не было. И мне тоже дайте ее забыть. Не приходите больше, – проговорила я и направилась прочь от него, дав понять, что больше мне говорить с ним не о чем.
– Софья, – окликнул он меня, и я остановилась, в пол оборота повернувшись к нему. – Ты все равно выйдешь за меня замуж, – строго проговорил мужчина.
– Это вы так думаете, – грустно усмехнулась я и направилась к себе в комнату.
Ян покинул общежитие и следующие несколько дней мою голову занимали только хлопоты, связанные с переездом на новое место жительства, оформление на работу в театр и начало репетиций, которые отнимали очень много времени и сил, поскольку Лев Давидович был настолько же первоклассным режиссером, насколько и безмерно истеричным. Он кричал беспрестанно на всех: на актеров, на гримеров, на костюмера, даже на уборщицу. Мы первые два дня от ужаса только рот открывали с девчонками, пока Элеонора Игоревна, видя наше замешательство, не шепнула нам:
– Все таланты такие, – подмигнула она нам. – Не обращайте на него внимание, это его обычное состояние, и оно ни в коей мере не относится лично к вам. Он всегда так орет. Но зато какие спектакли ставит! – поцеловав нас по очереди в щеку проговорила женщина, своей речью скинув с наших плеч гору.
– Богиня моя, я прошу тебя, изящнее двигайся, изящнее. Ты не швабра в руках нашей Тамары Владимировны, – скривив нос проговорил наш режиссер, показывая в десятый раз, как Ленка должна была танцевать с партнером.
Для него Лена была не менее, чем богиня. Почему он ее так называл, было ведомо только ему, этому седоволосому невысокому мужчине средних лет с длинным носом и пронзительными карими глазами. Лев Давидович был евреем, это было сразу видно, и молоденькие актрисы часто шутили, задаваясь вопросом, зачем евреи делают обрезание. После недели репетиций был назначен день премьеры. Мы все дрожали от страха, поскольку, если весь основной состав репетировал более месяца, то мы с девчонками должны были усвоить все за несколько дней. Мы, откровенно говоря, не верили в то, что можно так быстро постичь тонкости игры на сцене. Но Лев Давидович лишь отмахнулся и сказал, что усвоение репертуара лучше всего происходит в экстренно короткие сроки, и чем меньше времени на заучивание, тем лучше. И вот когда долгожданный момент настал, и мы стояли за кулисами в своих красивых костюмах, ободряя Ленку, которая от волнения чуть не плакала, поскольку если мы со Светой играли в пьесе ничего не значащие роли, то Лене досталась чудо-роль Офелии. Когда она вышла на сцену и медленно прошла мимо своего партнера, Света скрестив пальцы проговорила:
– Тьфу на тебя, к черту.
– Ну ты даешь, – тихо засмеялась я, услышав такую реплику.
– Это любимое высказывание моей бабушки, – улыбнулась девушка. – И знаешь, срабатывает. Егор и Олег в зале, – захлопав в ладоши проговорила она и мельком глянув на меня сказала, – мы и Яна пригласили тоже, да только место пустует, не придет, наверное.
Я пропустила ее реплику мимо ушей, и когда подошло мое время выхода на сцену, собралась с духом и выпорхнув к зрителям проговорила отрепетированную фразу, затем, отойдя в сторону, заняла свое место у декораций. Театральный мир был таким родным мне, я совсем не боялась сцены, словно вся моя жизнь прошла на ее подмостках. Рассматривая зрителей, я была в восторге и мне все не верилось, что вот она, моя такая, казалось, недосягаемая мечта. Спустя несколько минут я заметила, как в зрительный зал