Он справится. Обязательно. Споет Дон Жуана и Дапертутто в Лондоне и вплотную займется грядущей премьерой.
***
Лондон, мать его, родина сплина, отработал на все сто процентов и оправдал свою репутацию. Дождем и хмурым небом рижанина не испугать. От мыслей вот куда деться?
Злость утихла – Фёдор в принципе не мог злиться долго. Забурлил, вскипел, эмоции выплеснул – и все. Выводы сделали и идем дальше.
Вот на пункте «Делаем выводы» и засели проблемы. Раньше, еще полгода назад, вывод был очевиден. Даже больше – выводов можно было сделать несколько, на выбор. Почему Лола так поступила, почем сбежала, почему отказывалась разговаривать, хотя накануне настроение было совсем иным? Да потому что это женщина, а логика их поступков необъяснима. Точнее, ее просто нет. Или, например, другой ответ. Да потому что это Лола Ингер-Кузьменко, она все делает не так, как нормальные люди. Потому что она сама чокнутая со своим модным домом!
Ну вот, два отличных вывода. Можно на них успокоиться, сделать себе пометки «Не забывать, что все женщины поступают вопреки всякой логике» и «Держаться подальше от Лолы Ингер-Кузьменко» - и смело шагать по жизни дальше.
А вот нет. Не устраивали эти выводы и эти пометки Фёдора Дягилева. Категорически. Под грубое, но емкое определение «баба-дура» Лола не подходила никак. И вместо досады постоянно в памяти всплывал маленький круглый дрожащий подбородок. И ее доверчиво раскрывшиеся губы. И ее невесомые и одновременно остро чувствуемые пальцы на своей шее. Ее смех. Голова на его плече. Внимательный взгляд в стейк-хаусе после матча. Ее вопросы и понимание в глазах. Он ведь ей о матери рассказал! Фёдор этой темы никогда не касался в разговорах, все вопросы пресекал. А тут – сам. Рассказал как будто совсем чуть-чуть. Но по его меркам – очень много.
А потом – ее потерянный вид в отделении полиции. Истерика в машине. И его невесть откуда взявшееся и все растущее чувство беспокойства за нее. Как она будет без него?!
Он не понимал, как и когда вдруг решил, что отвечает за нее. Нет, не так. Что ему есть какое-то дело до нее. А есть, и большое. Оно стало еще больше… после той ночи. Если ты становишься у женщины первым – это, оказывается, что-то меняет в тебе. Совершенно непонятен механизм этих изменений, остается принять как факт. Как и тот факт, что она, причина этих изменений – сбежала от него. Сбежала после ночи с ним. После первой ночи с мужчиной.
Вот тут и сидела та причина, по которой эту ситуацию не получалось обработать по схеме «сделать выводы и пойти дальше». Потому что вывод напрашивался крайне нелицеприятный.
Ты девочку напугал, Фёдор Дягилев. Мало ли, что она королева скандала и бизнесвумен. Ты же видел, в каком она состоянии. На тебя еще надо бы посмотреть, если тебя заберут в полицию. Нет, лучше не надо на это смотреть. Но представить – можно. Это стресс. Сильнейший стресс. Что такое стресс, Фёдор знал прекрасно. Вся жизнь артиста – это стресс. Ну, раньше это называли волнениями. Суть не меняется. Это каждодневный стресс. Это наслаждение и проклятие каждого, кто выходит на сцену. Просто надо научиться жить на этих эмоциональных качелях. У кого-то не получается - и сгорают рано, в тридцать, в сорок. Кому не повезет, сходят с ума, как Нежинский. Кому повезет – уходят из жизни, быстро, скоропостижно, как его мать.
Фёдор считал, что научился жить на этих качелях. Гордился своей уравновешенной нервной системой. Молодец. А с Лолой ты что сделал? Напоил и соблазнил.
Мо-ло-дец.
Герой.
Единственный в мире бас, исполняющий исключительно теноровую партию героя-любовника. Горе-любовника.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Поняв все бесперспективность попыток уснуть и смирившись с перспективой очередной бессонной ночи, Фёдор встал и подошел к окну гостиничного номера. За окном был типичный лондонский пейзаж – красный кирпич и красная же телефонная будка.
Взяв бутылку воды и медленно цедя жидкость, он наблюдал, как лунный свет бликует в лужах. Именно ночью небо разъяснилась, и вот вам, здравствуйте, луна. Только смотреть на нее некому, на улице совершенно безлюдно. Неудивительно, собственно. Первый час ночи. Это Moscow never sleep. Какие-то части британской столицы, наверное, тоже. Но здесь, в этом респектабельном консервативном районе все уже спят.
Фёдор привалился плечом к оконной раме и неожиданно для себя замурлыкал.
Весь табор спит.
Луна над ним полночной красотою блещет.
Он хмыкнул. Глухая ночь - самое подходящее время для вокальных упражнений. Интересно, как здесь со звукоизоляцией? Пять звёзд, должно быть хорошо. И Фёдор продолжил:
Что сердце бедное трепещет?
Какою грустью я томим?
Однако допевать каватину Алеко Фёдор не стал. Еще хлебнул воды, завинтил крышку. Нет, не уснет. Фёдор зажег прикроватную лампу, устроился на постели и взял с тумбочки папку. Он открыл ее и в очередной раз ужаснулся. Таких фиоритур и в таком количества он никогда не видел. Помянув тихим незлым словом плодовитого итальянца, Фёдор углубился в изучение клавира, аккомпанируя себе пальцами по тумбочке. Тем и развлекал себя практически до четырёх часов – утра или ночи, уже непонятно.
***
Фёдор ловил на себе косые взгляды и слышал шепоток за спиной. Хотя, может, ему это все мерещится? Спал всего четыре часа сегодня, голова как колокол. Но ощущение, что он не знает чего-то, что знает вся труппа, не оставляло. И оказалось верным. Выяснилось, что исполнитель партии дона Отавио заболел. Ну как заболел - запил. Дело редкое, но только не для ирландских теноров. Ну да ладно, в театре бывает всякое. Но на замену ирландцу вызвали из Парижа Массимо Кьезе. Нынешнего бойфренда Джессики. И вся труппа с жадным любопытством ждала встречи Дягилева и Кьезе.
А вот не дождётесь!
То есть, скандала не дождетесь. Ну и что, что у нас общая женщина – у Фёдора бывшая, у Массимо – настоящая. Это бывает. Мы же цивилизованные люди. Поэтому с новым коллегой по сцене Фёдор обменялся дежурными фразами, улыбками и рукопожатиями. И пошел в свою грим-уборную.
Спустя полчаса Фёдор с ужасом понял, что у него пропал голос.
Картина девятая, разлучная. Ну а что? Сами виноваты.
Голоса не было. Совсем. Так, будто его не было ни-ког-да.
Фёдор знал, что так бывает. Но, разумеется, самоуверенно считал, что это бывает с кем угодно, только не с ним.
Ну да, конечно. Он рухнул на диван, вытянул ноги. А в это время в голове звучал голос его преподавателя по вокалу в консерватории.
- Голос – это очень тонкий инструмент. Певец должен быть очень здоровым человеком – и физически, и ментально. Иногда голос отказывается в самый неподходящий момент.
Ах, как прав был педагог. Именно в самый неподходящий момент! Впрочем, для певца такой момент никогда не станет подходящим.
Что же делать? Фёдор поднялся на ноги и стал мерить шагами небольшое пространство грим-уборной. Остановился перед манекеном с костюмом для спектакля. Ну что же делать?!