Она двинула по экрану лежащего перед ней смартфона. Галерея, ее любимое фото. Оно появится первым, если в поисковике набрать «Фёдор Дягилев». Вполоборота к камере. Черная футболка, подчеркивающая ширину плеч и объем бицепса. Слегка взъерошенные короткие русые волосы, легкая небритость, вздернутый в улыбке угол рта, ямочка в форме полумесяца на щеке. И пронзительные зеленые глаза.
За краем ворота черной футболки небольшой, но яркий золотой отблеск. Фёдор Дягилев никогда не снимает эту цепочку. И у него глаза точно такого же цвета, как у Анны Петерсон.
По этому снимку ни за что не догадаешься, что на нем – оперный певец. Но есть и много других – там он во фраке и бабочке, в сценических костюмах. И не остается ни малейшего сомнения, кто этот человек. Для чего он рожден. В чем его судьба и призвание. А если у вас есть сомнения – то можно послушать его записи. И почитать его интервью. Лола прочитал их много. Наверное, все.
Из них видно, что он за человек. Талантливый, смелый, сильный, уверенный в себе, трудолюбивый. Но видно и кое-что еще. Фёдор Дягилев – консерватор до мозга костей. И это касается не только его профессии. Он - человек с твердыми моральными принципами, с ясной жизненной позицией, с определёнными планами на жизнь.
В этих планах Лолы явно нет.
Они слишком разные. И она уже слишком низко пала в его глазах. А из ее глаза все-таки покатилась тяжелая горячая слеза. Лола ее смахнула и прижала указательные пальцы к внутренним уголкам глаз. Нельзя плакать. Нельзя!
Даже если очень хочется.
Все уже испорчено, безвозвратно. После всего, что случилось, он никогда не будет ее уважать. Никогда не будет смотреть так, как может смотреть мужчина на женщину, которую он безмерно любит и уважает.
Лола видела перед собой, перед собственными глазами пример того, как это бывает. Да что там она. Эту историю любви видел весь мир. А самое удивительное в ней было то, что она была правдой.
Лола видела, чем заканчиваются красивые сказки о любви. Точнее, она видела, что они не заканчиваются. Они превращаются во что-то другое. Еще более… удивительное.
Видела, как двое живут как одно целое. Как понимают друг друга не то, что с полуслова – с полувзгляда. Как чувствуют друг друга на расстоянии.
Лола никогда не обсуждала с родителями тот самый фильм, который получил главный приз в Каннах. Но смотрела много раз. Каждый раз плакала. И лишь один раз, когда мама застала ее за очередным просмотром, в слезах, Лола, прижавшись к маминому плечу, спросила тихо:
- Там все правда?
И мама так же тихо ответила:
- Да.
Больше ей ничего не надо была знать. Она бывает. Вот такая любовь, на которую люди в восхищении и слезах смотрят на большом экране – она бывает в жизни. Когда ради любимого человека готовы на все. И это не абстрактные красивые слова, это просто факты. Жизненные факты.
Такая любовь есть... Лола ее видела. Она плод этой любви.
И где теперь ей найти такую же?!
Ей вдруг показалось, что она встретила такого человека. Никто никогда не вызывал в ней такого острого жгучего интереса, как Фёдор Дягилев. Он не мог не вызывать интереса. Обаятельный, красиво сложенный, талантливый. Умный. Упрямый. И еще много слов можно про него сказать. В общем, совершенно удивительный. В приступе мазохизма Лола открыла сохраненную вкладку. Это интервью, которое он дал вскоре после известия об их помолвке с Джессикой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Мы с Джессикой оба очень любим музыку. Мы преданы нашему великому оперному искусству. Но мы так же одинаково смотрим на то, что узы брака священны, и когда у нас будет семья – это будет настоящая семья. Мы с Джессикой оба хотим этого».
Ужасно пафосные слова. Наверняка, написанные этим хитрым австрийским евреем, его импресарио. Или кем-то из его команды. И в то же время Лола была уверена, что если бы сам Фёдор не разделял этой точки зрения – он бы ни за что не позволил это опубликовать. В том, каким он может быть упрямым и несговорчивым, Лола уже убедилась на собственном опыте. Упрямый, твердо стоящий на ногах, точно знающий, чего хочет от жизни. И от женщины рядом.
И эта женщина - явно не Лола. Такая ему не нужна. Которая всегда в центре скандала. Та, чьи работы вызывают у него презрительную усмешку и злые слова. Та, которую заметают в полицию. Та, которая пьет виски стаканами. Которая раздевается догола еще до первого поцелуя. Которая на деле оказывается неопытной и не способной ответить на страсть.
Да, я такая. И меняться не собираюсь. И ты тоже. Не вышло у меня красивой сказки, хотя принц имеется. Но не все принцы могут подарить сказку. Кого ты сейчас поешь, Фёдор? Мефистофеля? Вот, оно! Соблазнил, развел на эмоции, вынул и забрал душу. И бросил.
Ах да, это я тебя бросила. Ну так это просто чтобы успеть первой. Все равно ведь мы друг другу не подходим.
Лола положила руки на стол, голову на руки. И разрыдалась.
Полчаса. Всего полчаса, ок? А потом – работать. Показ сам себя не подготовит.
***
К черту баб. Барышень, мисс, синьорит, фройляйн и мадемуазель. Всех. Их. К черту!
Никогда Фёдор не научится понимать женщин. Это в принципе невозможно. Перемудрил что-то Создатель, когда творил женщину. Увлекся. С художниками это бывает. С большими художниками – особенно. Но тут масштаб увлечения явно зашкаливает.
Хрен их разберешь!
И незачем. Без этого дел невпроворот. После «Метрополитен-Опера» его ждет «Ковент-Гарден». А потом – «Ла Скала». В Милане Фёдор осядет надолго, там премьера. Самая громкая, приуроченная к открытию сезона. Опера, которую в последний раз ставили в «Ла Скала» больше двадцати лет назад. Новая оркестровка, сложнейшая партия и режиссер, с которым Фёдор не любил работать. Очень талантливый, практически гениальный. При этом совершенно невыносимого характера, имевший привычку орать по любому поводу. Плащ не того цвета – дикий рев. Меч на пару сантиметров короче, чем должен – истерика с топаньем ногами. Фёдор с ним схлестнулся на заре карьеры. И до сих пор помнил, как тот, брызгая слюной, тыкал пальцем Фёдору в грудь и орал: «Запомни, мальчик. После того, как ты подписал контракт, ты – раб! Куда я скажу – туда ты и встанешь. Скажу упасть на колени – упадешь. Понял меня?!». Желание дать гению в морду Фёдор тогда удержал с большим трудом, но урок запомнил. И старался не пересекаться с этим режиссером. До нынешнего года это удавалось. А вот теперь…
Его уговорил, как обычно, Сол. Но Фёдор и сам понимал, что сулит эта премьера. Еще один Мефистофель, теперь Арриго Бойто. Тот самый, что на премьере провалился в «Ла Скала». Самая трудная ария Мефистофеля, которая под силу лишь самым, истинно самым великим. Заглавная и любимая партия его легендарного тезки – именно Фёдор Шаляпин, в компании Каррузо и Тосканини, подарил этой опере вторую жизнь. Исполнители этой партии вписывают свое имя сразу в зал великих басов. Если, конечно, справляются с этой коварной партией.