много что говорят моим чувствам.
— Когда он умрет, — сказал я, — я уверен, что вещи эти останутся в доме. Тогда и возьмете их.
Она покачала головой:
— К тому времени, когда он умрет, кое-чего, необходимого мне, может там уже не оказаться. А тут — стоит мне быстро проникнуть домой в вечер, в который, как мне известно, отца там не будет, и все в порядке — я буду свободна.
— Как вы узнали, что его не будет дома?
— Завтра вечером состоится ежегодное собрание акционеров крупнейшей из отцовских компаний «Консолидейтед петролеум». Собрание это регулярно проводится в зале «Гарвард-клуба» на Федерал-стрит в один и тот же день и час, неизменно, что бы ни случилось.
— Зачем ему это? Все равно на будущий год он присутствовать там не сможет.
Она поставила чашку с кофе на тумбочку и откинулась на спинку кресла.
— Вы все еще не поняли, что такое мой отец, не правда ли?
— Нет, мисс Стоун, наверное, не понял.
Она кивнула, потом рассеянно сняла указательным пальцем бусинку воды с левой лодыжки.
— Мой отец в глубине души не верит, что умрет. А если и верит, то надеется использовать все оставшиеся у него ресурсы и купить себе бессмертие. Он главный акционер более чем двадцати корпораций. Распечатка его подробного портфолио с перечислением всех его доходов в одних только Соединенных Штатах будет толще телефонной книги абонентов Мексико-Сити.
— То есть внушительная толщина, — сказал я.
На мгновение нефритово-зеленые глаза сверкнули, что-то промелькнуло в них, потом исчезло.
— Да, — сказала она с мягкой улыбкой. — Это так. И последние оставшиеся ему месяцы он потратит на то, чтобы получить доказательства, что все и каждая из этих корпораций создаст фонды его имени и увековечит его — в названиях библиотек, научных лабораторий, общественных парков, всюду, где только возможно.
— Ну а если он умирает, как сможет он узнать, будет ли выполнена вся эта работа по его увековечиванию?
— Дэнни, — сказала она.
— Дэнни? — переспросил я.
Чуть приоткрыв губы, она потянулась за кофейной чашкой.
— Дэниел Гриффин, личный адвокат отца.
— А-а… — сказал я. — Даже я и то о нем слышал.
— Может быть, единственный из всех адвокатов более могущественный, чем ваш, Патрик.
Впервые с ее губ слетело мое имя, и меня охватило смущение от того, как это было мне неожиданно приятно — словно теплая рука прижалась к сердцу.
— Откуда вы знаете, кто мой адвокат?
— Джей однажды рассказывал мне о вас.
— Правда?
— Почти час говорил однажды ночью. Он видел в вас младшего брата, которого никогда не имел. Сказал, что вы единственный человек в мире, которому он по-настоящему доверяет. Сказал, что если с ним когда-нибудь что-нибудь случится, то пусть я обращусь к вам.
Передо мной вдруг вспыхнуло видение — Джей напротив меня за столиком «Амброзии» на Хантингтон-стрит, в тот последний раз, когда мы с ним общались прилюдно. Джей смеется, держа наманикюренными пальцами стаканчик толстого стекла, наполовину наполненный джином, безукоризненно уложенные волосы бросают тень на стакан, и все в нем излучает уверенность человека, не упомнящего случая, чтобы он менял свои решения или изменял себе. А потом новое видение — его тело, выловленное в заливе Тампа, — вспухшая, как будто выбеленная кожа, закрытые глаза, вид четырнадцатилетнего мальчика.
— Я любил Джея, — сказал я и, не успев сказать, подумал: «Зачем я это говорю? Может быть, потому, что это было правдой? А может быть, из желания увидеть реакцию Дезире?»
— Как и я, — сказала она и закрыла глаза. Когда она их открыла, глаза были мокрыми. — И вас он любил. Он сказал, что вы человек, достойный доверия. Что самые разные люди из самых различных кругов вам доверяют полностью. И тогда же он мне сказал, что Чезвик Хартман на вас работает бесплатно, не беря с вас денег.
— Так что вы хотите от меня, мисс Стоун?
— Дезире, — сказала она. — Пожалуйста.
— Дезире, — сказал я.
— Я хочу попросить вас завтра вечером подстраховать меня. Джулиан скорее всего будет с отцом, когда тот отправится на Федерал-стрит № 1, но вдруг что-нибудь выйдет не так.
— Вы знаете, как отключить сигнализацию?
— Если только он не поменял ее, что маловероятно. Он не ожидает от меня столь самоубийственного поступка.
— А эти… фамильные ценности, — сказал я, не найдя более подходящего определения, — они стоят того, чтобы из-за них так рисковать?
Она опять наклонилась вперед и обхватила руками лодыжки.
— Незадолго до гибели мама написала воспоминания. Описала свое детство в Гватемале, рассказала об отце и матери, о сестрах и братьях, родных, никогда мной не виденных, о которых я и слыхом не слыхивала. Воспоминания оканчивались днем приезда моего отца в их городок. Воспоминания эти не содержат ничего особенно важного, но перед смертью она передала их мне. Я их спрятала, и теперь мне невыносима мысль, что они все еще в доме и их обязательно найдут. А если отец найдет их, он их уничтожит. А с ними уйдет и последнее, что осталось от мамы. — Она встретилась со мной глазами. — Вы поможете мне, Патрик?
Я представил себе ее мать, эту Инес, четырнадцати лет купленную мужчиной, уверенным, что на свете все продается и покупается. К несчастью, почти всегда он в этом оказывался прав. Как жилось ей в этом огромном доме с этим безумцем, страдающим манией величия?
Думаю, единственной отдушиной для нее было взяться за перо и описать жизнь, которой она жила до того, как ее увез этот человек. И с кем же поделиться самым сокровенным в своем внутреннем мире? Конечно, с дочерью, так же пойманной в ловушку и поруганной Тревором, как и она сама.
— Пожалуйста, — сказала Дезире, — поможете мне?
— Конечно, — сказал я.
Она потянулась к моей руке, взяла ее в свои.
— Спасибо.
— Не стоит.
Большим пальцем она провела по моей ладони.
— Нет, — сказала она. — Я серьезно. Правда спасибо.
— И я серьезно, — сказал я. — Правда не стоит.
— А вы и мисс Дженнаро?.. — сказала она. — То есть вы уже давно с ней?
Я дал этому вопросу повиснуть между нами в пространстве размером в десять дюймов.
Она выпустила мою руку и улыбнулась.
— Хорошие люди не залеживаются, — сказала она. — Конечно.
Она откинулась в кресле, и я выдержал ее долгий взгляд. Целую минуту мы молча глядели друг на друга, и потом левая бровь ее еле заметно изогнулась.
— Или залеживаются? —