─ Да, ─ говорю я и поворачиваюсь к нему. ─ Хочу.
Я чуть прищуриваю глаза, пряча безумный огонь и желание вцепиться ему в глотку, слишком явно читаемые в моём взгляде.
─ Конечно, хочешь, ─ посмеивается он. ─ Ты же не машина, живой человек, и пацан практически. Тебе сколько полных лет?
─ Пятьдесят четыре, ─ признаюсь я. ─ Просто выгляжу молодо.
─ И шутник, вдобавок, ─ растягивает он губы в улыбке. ─ В этом возрасте всё так остро воспринимается. Любовь, преданность, дружба, ненависть. Да?
Я молча смотрю на него. Трудно поверить, что ему знакомо что-то, кроме ненависти из этого списка. Он поднимает руку и жмёт на кнопочку над своим сиденьем. Она загорается красивым зелёным светом. Как конфетка, сказочный леденец.
─ Слушаю вас, ─ улыбается стюардесса, возникающая как по волшебству.
─ Детка, принеси нам водички. Ты будешь, Егор?
Я киваю, и она исчезает.
─ Красавица, да? ─ подмигивает мне Назар. ─ Юное прелестное тело. Вот подрастёшь, тогда поймёшь, почему из всех разнообразных угощений на празднике жизни я предпочитаю студенток-первокурсниц.
Действительно ли красива стюардесса я не знаю, я на неё и не глянул, не до неё мне. А он меня провоцирует, сука. Неужели не знает, что я смогу сделать ему очень больно, даже если у него какой-нибудь сраный чёрный пояс имеется.
─ Вы мне это сообщаете в связи с предыдущим вопросом? ─ спрашиваю я.
─ Да просто так сообщаю, делюсь мудростью. Ты же ещё юнец желторотый, а юнцам свойственно переоценивать свои умственные способности. Они часто думают, что самые хитрые, и им единственным доступна истинная проницательность и даже неуязвимость. Недосягаемость. Ты можешь этого не осознавать, но ничем в этом плане не отличаешься от своих сверстников.
Стюардесса приносит воду, но я не пью. Мало ли что ты задумал, хорёк. Сам пей. Обжегшись на молоке, буду дуть на воду.
─ Боль в юности тоже воспринимается очень остро, ─ продолжает разглагольствовать Назар. ─ Чего не пьёшь? Думаешь, отравлено?
─ Да вы пейте-пейте, ─ улыбаюсь я, как Шварц в «Правдивой лжи». ─ Я не хочу.
Это твой кент у Анатоля дома клофелином баловался?
─ Боль, растерянность, предательство близких ─ всё это буквально разрушает личность молодых людей.
─ Давайте вернёмся к вопросу о девушке из Новосибирска, ─ всё ещё спокойно говорю я.
─ Давай, ─ усмехается он. ─ Вернёмся.
─ Отлично. И что же с ней?
─ Да хорошо всё, надеюсь, ─ улыбается Лимончик.
─ Прекрасно. А где она?
─ Всё ещё в Новосибирске, ─ смеётся он. ─ Так легко предугадывать, что ты скажешь, честное слово.
Правда, что ли? Вот я предсказуемый дурачок. Чего же ты тогда не предугадал, что случится с твоим Бычком?
─ Трудно сдерживаться, да? ─ смеётся он. ─ Верю. Но ты неплохо справляешься.
─ Я со многими вещами неплохо справляюсь. Серьёзно, Сергей Олегович. Но не каждому человеку приходятся по душе мои умения, если речь заходит конкретно о нём.
─ Ох, грозный какой. Не надо только самолёт угонять, хорошо? До Новосибирска нам керосина не хватит.
─ Ладно, Назар, давай так… Игра твоя мне не нравится, ты и сам это понимаешь, да? Поэтому сделаем вот что. Я тебе задам несколько вопросов, а ты мне ответишь. Ответишь честно. Хорошо?
Он смеётся, аж ухохатывается:
─ Ты прям пугаешь меня. Ну задавай вопросы твои.
─ Ты или кто-либо другой, ─ спрашиваю я и смотрю ему прямо в глаза, ─ действующий по твоему указанию или просьбе, похитил мою девушку?
─ Похитил, что за глупое слово? ─ улыбается он. ─ Ты прямо, как Ферик. С кем поведёшься, от того и наберёшься, так что ли? Глупый вопрос, неправильный. Даже если допустить, что на все твои вопросы я буду давать честные ответы, я ведь могу думать, что это не похищение. Сам для себя я могу назвать свои действия временным удержанием, предложением попить чая или, например, проявлениями любви. Это так же может быть арестом, пленением, изнасилованием с возможностью последующего убийства. Да много чего может быть. Так что нет, я не похищал и никому не давал команду похищать.
─ Моя девушка сейчас у тебя или кого-то из твоих людей?
─ Да уж, перехвалил я тебя, ─ качает он головой. ─ Нет. Будешь ещё пробовать?
Вот сука! Урою, тварь!
─ Чего ты хочешь? ─ спрашиваю я, теряя терпение, и он это видит.
Видит и радуется, козья морда. Да и похер, если честно. Сейчас меня переполняет чёрная, подчиняющая себе сила. Она опьяняет и вырывается наружу, требуя дать волю гневу. Я дышу глубоко, пытаясь унять её и говоря себе, что главный приоритет сейчас — это Наташка. Не радость от страданий этого урода, а её безопасность.
— Вот это уже ближе к телу, — усмехается он. — А тебе походу не так она и важна, девка эта, да? Я смотрю ты спокойный такой. Видать пацаны ошиблись мои. Но это бывает, ошибиться каждый может. А раз не важна, то в принципе они сами могут поразвлечься. Да?
— Чего ты хочешь? — повторяю я и поворачиваюсь к нему всем корпусом.
Наши взгляды встречаются и его поганая глумливая улыбочка сползает с лица. Оно делается злым и хищным.
— Не тупой, сам поди догадался, чего я хочу. Бычка и человечка его должны завтра выпустить и извиниться. Вот и всё. На крайняк послезавтра. Ну и то, о чём я тебе раньше говорил, тоже в силе остаётся. Сделаешь всё, как надо и с бабой твоей ничего не случится. Не сделаешь — случится. Что-то очень плохое. Даже ужасное. А ты себе потом всю жизнь простить этого не сможешь. Ну, а теперь иди, куда шёл. В гальюн? Так хиляй, а то здесь прям обоссышься.
— Где находится девушка? — спрашиваю я, но он не отвечает, отворачивается и демонстративно разворачивает «Известия».
Ссука! Ну хорошо, урод, хорошо. Будь по-твоему. Я встаю и иду в туалет. Там долго умываю лицо холодной водой и лишь потом возвращаюсь.
— Ира выходи, — говорю я.
— Зачем? — удивляется она. — Мне в туалет не надо.
— Иди сюда, — повторяю я, — выходи в проход.
Не дожидаясь, пока она сделает, что я прошу, я прохожу вперёд и наклоняюсь к Скачкову и тихонько произношу:
— Операция «Орфей».
— Что? — хмурится он. — Когда?
— Прямо сейчас, — отвечаю я.
— Ты в уме⁈ Как я сейчас-то это устрою⁈
— Покажете корки, скажете сообщение для КГБ СССР. Ну, или соврите. Плевать что.
— Плевать⁈ Да ты хоть понимаешь… — взрывается он, но встретившись со мной взглядом, осекается и замолкает на полуслове.
— Возьмите Новицкую, у неё удостоверение ЦК. Ира, иди помоги. Виталий Тимурович, если не получится, придётся паковать груз 400. И превращать сначала в триста, а потом в двести. Нас здесь четверо для этого.
— Твою мать, Брагин! — шепчет он. — С тобой вечно херня какая-то. Пошли, Ирина.
— Куда идти-то?
— Скачков объяснит, — хмуро говорю я и падаю в кресло.
Муторно мне. Сердце скачет, кровь вскипает. Ещё час лёту. Надо при высадке этого козлину крутить и грузить к себе в автобус. У меня в сумке нож из оргстекла, замаскированный под линейку. Резать им нельзя, а вот в мягкое втыкать можно. Через пальто не очень эффективно, но в шею, например, легко.
Сука! Как он смог? Наташка с двумя парнями и не просто парнями, а нормальными. Игорёк в этом плане человек надёжный, я ему доверяю.
Как они умудрились? Скорее всего, подъехали на тачке, выскочили, запихали её и ломанулись. Значит их максимум четверо. Для наших пацанов четыре урки — это вообще не вопрос. Чтобы подкараулить, нужно было следить несколько дней. Могли в универе, но тоже странно. Не знаю, короче. Может, домой к ней ворвались? Но она знает, открывать нельзя ни при каких условиях.
Твою дивизию! В ушах стучит так, что если бы не восемнадцать лет, подумал бы, что давление за двести скакануло…
— Саня, глянь, этот перец, с которым я тёр… Сколько с ним ещё народу летит?
— Понял, сейчас посмотрю, — говорит он и идёт в туалет в хвостовой части.
— Семён, иди сядь сюда.
Я пересаживаюсь к окну, Семён садится на моё место, а Саня, вернувшись минуты через три, присаживается у прохода.