— Ром, открой нам зал. Если Карп подъедет, скажи, чтоб сюда же шёл. Проходите, господа.
Мы идём в зал для приватных игр. Здесь мы с Печёнкиным зарубались, было дело когда-то. Сто лет уже прошло, а с другой стороны, будто вчера только. Подходим к столу. Они подступают слишком близко, нарушая моё личное пространство, вроде как поджимают с двух сторон. Я это дело не очень люблю. Ладно. Опираюсь о стол руками и чуть подтянувшись сажусь на край.
Окей. Теперь они стоят, а я сижу, демонстрируя своё отношение. Неплохо. Мне нравится.
— Итак, слушаю вас, уважаемые, — сообщаю я с лёгкой пренебрежительной улыбкой.
— А ты чё, без Карпа сам за себя не можешь сказать? — с неприязнью в голосе да и на лице подкатывает вчерашний кент.
— Не понял вопрос, давай-ка поконкретнее, брателло. Это вас обоих касается. Вы же видели, что я с человеком общался, с уважаемым, между прочим. Так что, возвращая вам вашу же монету, замечу, что не в шары же вы долбитесь, правда? Ну, а раз правда и вы видели, что я занят, имейте уважение, излагайте суть коротко и ясно.
— Да ты…
— Тише-тише, — урезонивает его морщинистый Захар. — Щас я объясню ему, что к чему.
Я демонстративно поднимаю руку и смотрю на часы. ПОЛЕТ, 23 камня, сделано в СССР. Хорошие часики, в нержавеющем корпусе, с циферблатом цвета слоновой кости, с датой и чёрными стрелками. Ещё безель фигурный и автоподзавод. Платоныч подарил.
— Мне Назар сказал, конечно, что ты борзый, — продолжает Захар, но ты в натуре берегов не видишь. Да? Только вот с чего бы это, понять не могу. Ты же фуфлыжник, чухан, фраерок дешёвый. С чего бы тебе вести себя так с незнакомыми людьми?
— Тем более, с авторитетными, — вставляет вчерашний и удостаивается долгого взгляда своего босса.
Назар, Захар — посконные имена. Это типа славянофильское крыло блатного мира? Не славянофильское, а квасное, простите, славянофилы, к вам претензий не имею.
— Я тебя к себе позвал, — снова возвращается он ко мне, поставив своего наперсника на место. — А ты что? Ты меня послал, типа? Ты кто такой вообще, прыщ?
Он говорит спокойно, но глаза горят гневом и злобой.
— Кто я такой? — с удивлением переспрашиваю я. — Я думал ты знаешь, раз пришёл ко мне сюда.
Я машу рукой, подразумевая всё вот это, находящееся здесь.
— Знаешь, конечно, — продолжаю я, — ты же выглядишь, как умный человек. А умные люди сначала справки наводят, а потом уже предъявляют что-то там. Так вот. Ты меня знаешь, а я тебя нет. Первый раз о тебе слышу. Захар какой-то. Бычок. Да мне, по большому счёту, безразлично. Хоть барашек. Ты припёрся в мой город, на мою территорию и чё-то здесь качаешь? Ты Кощей что ли бессмертный? Или кто ты в натуре такой, что не боишься ничего?
Прихвостень Захара дёргается в мою сторону, но Захар его останавливает, выставляя руку. Бесят они меня. Реально бесят.
— Убери ты пса своего, — киваю я на вчерашнего чела, — если разговаривать желаешь. У меня здесь псов всяко побольше будет. Не догоняешь что ли? Дурачок-то твой видел же вчера, что серьёзно всё или что, выводы не смог правильные сделать? Когнитивные функции нарушены?
— А ты чё за других-то прячешься, чмо? — возбуждается вчерашний встречальщик. — Давай сам покажи, чё ты стоишь.
— Во-первых, ты кто такой, чтобы я тебе что-то показывал? А, во-вторых, поспрашивай у покойничков чего я стою. Уж не чета тебе были, хотя бы мозги у них лучше варили. Так. Короче. Вижу, разговор не получается у нас. Если сказать вам нечего, давайте, на выход, пацаны. Времени на вас у меня нет. Больше в поле зрения не попадайтесь.
— Ты, шелупонь, в натуре! — цедит сквозь зубы Захар. — Тля. Твой это город? Попутал ты рамсы, блаженный. Думаешь, очко твоё так хитро закручено? Отвёрточка у меня и не такие винты раскручивала. Твоего в этом городе нет ничего, ноль, включая вот этот катран фраерский. Ты и сам ноль. Хуже даже. И город твой вшивый мой теперь! И ты сам тоже мой!
— Да ты чё? — искренне удивляюсь я. — Это с какого же перепугу? Ты с луны что ли свалился, дядя? Может, тебе Карп чего пообещал?
— Я твоего Карпа вертел на одном месте. И тебя вместе с ним. Мне ничьего разрешения не нужно. Я прихожу, куда хочу и делаю, что хочу. А здесь теперь моя власть, а ты хоть с Карпом, хоть с Цветом своим идёшь на кутак. Вкурил, болезный? Можешь Назару позвонить и уточнить, что к чему, да только больше ты тут никто. И звать тебя никак.
Вероятно, изначально он не планировал заходить так далеко в своих высказываниях, да вот только на волне гнева наговорил себе на приличный срок.
— Назару позвонить? — хмыкаю я. — Это тому, который дед? Лимончику то есть, так что ли?
Захар молча щерится.
— И он мне скажет, что ты можешь прийти вот так ко мне и забрать себе и моё и Цветово? Я правильно понял? Ты ухи поел, дядя? У тебя видать кукушечка отлетела. В тёплые края походу подалась. Ты вообще е*анько или как?
Лицо Захара искажает гримаса ненависти, а пёс-встречальщик, не выдержав таких жутких и не вполне понятных оскорблений бросается на меня, и босс его больше не сдерживает. Только действует он так, будто сам ищет себе наказание. Казнь.
Он подлетает под правую руку и мне ничего другого не остаётся, как рубануть ребром ладони по пяточку, по основанию носа, по нежной и очень чувствительной точке на его роже, над верхней губой. Хрясь! Коротко и ясно.
— Хрю-хрю, — хмыкаю я, не глядя на потерпевшего. — Не хочу грубить, но ты будто специально провоцируешь.
Открывается дверь и заходит Карп.
— О! — восклицает он, глядя на поверженного человека Бычка.
— Пришёл ко мне в дом и права качаешь, — продолжаю я объяснять Захару, что он неправ. — Главное, тебя ж не звал никто, а ты вломился и давай орать, мол я Захар, я Захар. Да мне похеру, кто ты такой. Мне ваши блатные заморочки в хэ не упёрлись. Я не вор, понимаешь? Но если ты хочешь в моём городе что-то делать, приди, объясни, попроси, уважение прояви, бабки занеси. А ты что? Решил мне продемонстрировать, что круче яйца варёного? Моё заграбастать решил? Карп, у тебя этот хер спрашивал чего-нибудь?
Тот только ошарашенно глазами хлопает:
— Бро, слышь, это…
— Что «это»? Ты мне скажи лучше, Карп — это рыба или имя крестьянское?
— Чё? Какое имя? Рыбу не знаешь что ли?
— Ну ладно, — киваю я, — а то я уж думал, вдруг ты тоже из шайки квасников. Короче, Захар, попал ты конкретно. Я за твою шкуру сейчас и гроша ломаного не дам.
Я соскакиваю со стола и ему приходится на шаг отступить.
— Не уходи пока, — бросаю я и двигаю к двери. — И чепушило твой тоже пусть здесь побудет.
«Чепушило» стонет и пытается подняться с пола. Я выглядываю за дверь:
— Рома, начальника смены сюда. С людьми. Пусть вот этих двух хулиганов пакуют.
— Э, фраер! — хрипит Захар. — Тебе конец. Доска тебе!
Где-то я уже это слышал.
— С Карпом пообщайся пока, — отвечаю я не оборачиваясь.
Забегают наши гвардейцы кардинала и подготавливают непрошенных гостей к отгрузке. Я, впрочем, за этим не наблюдаю, а возвращаюсь к Печёнкину.
— Глеб Антонович, — качаю я головой. — Вот какое дело. Тебя не уволили после известных событий? Не уволили. И это хорошо, да? Да, это благоприятный знак. Но просто так сидеть и ждать, пока уляжется пена можно довольно долго. Так лучше не ждать, а проявить лояльность. Понимаешь?
Он хмурится, стараясь понять и на всякий случай утвердительно кивает.
— Ну и хорошо. Там за дверью два отморозка. Мне почему-то кажется, что это они завалили Суходоева. И не просто Суходоева, а самоотверженного милиционера Суходоева. У них это прям на рожах написано. Вы их накажите, пожалуйста, по всей строгости закона. К тому же они и других дел наделали. Вы все висяки на них прям сгружайте, они всё вынесут.
Он тяжело смотрит на меня, а потом сползает со стула и идёт глянуть на подозреваемых. Оглядев их, возвращается в зал и делает звонок.
— На улицу их выноси, — кивает он мне. — Сейчас приедут и заберут.