— Это наверное будет долго, — волнуется она. — Вы могли бы из гостиницы позвонить. Это было бы удобнее. У нас же программа, а мы сейчас из графика выйдем.
— Катюш, мы вообще сейчас чуть в Сочи не улетели, а ты говоришь график. Я Егор, кстати.
Соединяют довольно быстро, мы ждём всего минут пятнадцать. Когда уже автоматы начнут устанавливать!
Наташка сразу снимает трубку. Блин! Это чувство… это чувство ни с чем нельзя сравнить. Облегчение, когда ты узнаёшь, что твоему близкому человеку больше не угрожает опасность. Нет, это не камень с души, это по-другому. Это будто, твоя плоть становится… не знаю… становится пустой оболочкой. Тебе делается так легко, так хорошо, но земля уходит из-под ног и ты будто стоять не можешь. Вообще ничего не можешь, тебе надо лечь, не двигаться и не шевелиться. Твою дивизию…
— Наташ, у меня всё хорошо. Мы только что прилетели в Краснодар. Я тебе из аэропорта звоню. Слушай внимательно. Без охраны никуда. Ни шагу, ни полшага! Ты меня поняла? Это прям критически важно. Ты все дела в универе сделала?
— Все, — удивлённо отвечает она.
— Значит, больше туда ни ногой. Ясно? Сиди дома и без надобности никуда не выходи. Лететь пока тоже никуда не надо. Будь пока под защитой Игорька. А когда я здесь дела закончу сразу прилетишь в Москву. Хорошо?
— Хорошо, — соглашается она. — Ничего не случилось?
— Нет, милая, ничего не случилось. Слава Богу!
Потом, практически сразу, соединяют с «Вершиной мира». Игорь тоже оказывается на месте и я вкратце обрисовываю ситуацию и прошу с Наташки не спускать глаз ни днём, ни ночью и усилить охрану. Он обещает всё устроить. И только после этого я немного успокаиваюсь. Правда, теперь у меня появляется новая проблема с Лимончиком.
— Очухался? — спрашиваю я, заглядывая в автобус.
— Да, — отвечает Саня.
— Выводите.
Они выводят Назара. Выглядит он не очень. Рожа бледная, губы синие, как у покойника. Просто маска Гиппократа.
— Бро, тебе конец, — хрипит он.
— Не конец, а начало, юморист, — отвечаю я. — Всё, ты свободен, можешь идти. И больше так не шути. Видишь, от твоих шуток тебе и самому несладко.
Он скрежещет зубами, но больше ничего не говорит, поворачивается и идёт прочь. Собака. Это ж надо было так обстановку усложнить. Навстречу ему бегут те бандосы, которые ждали его внутри. Подходят Новицкая и Скачков.
— Разобрались? — спрашиваю я. — Ириш, заходи в автобус, мы сейчас.
— Да, — хмуро отвечает Тимурыч. — Разобрались. У тебя что? План отработали?
— Отработали, расскажу сейчас. Этот хер вернётся, я с ним закончу и расскажу.
— Ты его отпустил что ли? Или не брал?
— Отпустил.
Действительно, не проходит и минуты, как Лимончик возвращается. Торопливо, практически бегом, он спешит к нам. Несётся впереди, а за ним еле поспевает ватага встречающих. Группа поддержки.
— Сюда иди! — орёт он уже издалека. — Ты понял меня? Сюда иди!
Он подскакивает ко мне и я вижу в его руке финку.
— Сука! — хрипит он. — Сука! Кранты тебе! Сука! Кабздец!
— Вопросы? — хмыкаю я. — Задавай. Ножечек только спрячь. А то так просто всё не закончится.
Их шестеро, нас четверо. Толику я сказал сидеть в автобусе. Обстановка нервная и даже, можно сказать, взрывоопасная. Они окружают нас, как жаждущие крови вурдалаки. Да только шансов у них очень мало. Мы выглядим спокойно.
— Отойдём, — киваю я Назару. — Перетрём тет-а-тет?
Но он на взводе, и я его очень хорошо понимаю. Он дёргается в мою сторону, делая выпад ножом. Такой, чтобы попугать. Но меня пугать не надо. Я провожу захват и финка падает на асфальт.
— Отойдём в сторонку, — повторяю я предложение, — пока менты не набежали.
— Сука, — повторяет он, но мне кажется, он уже готов со мной поговорить.
11. Собака лаяла на дядю фраера
— Во-первых, — уверенно говорю я, — успокойся. Никому ничего не угрожает — ни твоей женщине, ни твоему ребёнку. Я — не ты. Никого не будут насиловать, пускать по кругу и потрошить. И все останутся живыми, если ты будешь вести себя, как надо.
— Cука, — хрипит он. — Я тебе глотку перегрызу.
Мы стоим в стороне от наших людей, но у них на виду. Они толпятся у открытой передней двери автобуса, как туристы, приехавшие в город. А мы стоим сзади.
Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду! Вот тебе бес в ребро!
Практически, как в «12 стульях»:
Со стороны могло показаться, что почтительный сын разговаривает с отцом…
— Не перегрызёшь, — отвечаю я. — Ты и сам, наверное, догадался. Не перегрызёшь, подавишься. Главное, ты ж не дурак, человек опытный, авторитетный. Видел меня в деле, кабанчиков своих потерял, теперь вот бычка с пастушком.
Он рычит, выдавая злобные, но нечленораздельные звуки.
— И всё равно решил пошутить? — продолжаю я. — «Камеди клаб» мне устроил, на понт взял. Эдуард Суровый, в натуре. Скоро сам себя потеряешь такими темпами. Нет, я понимаю, ты получил удовольствие от своей шутки, удалось ведь разыграть, да? Но ты ж вроде не клоун, не твоё это, мне кажется. Я, как видишь, шуток не понимаю, отвечаю на полном серьёзе. Женщину твою и сына взял в заложники. Похитил. Всё по справедливости, и рычать ты только на себя теперь можешь. Или ты думал, я тоже пошучу в ответ? А может поплачу даже?
— Если хоть один волос… — начинает он.
— А от тебя это уже не зависит, — перебиваю его я. — теперь смирись и жди, надеясь, что я не такой, как ты. Часа через два, думаю, на месте будут.
— Пока они не вернутся, ты отсюда не дёрнешься. С места не сойдёшь, ты, фраер ох**вший.
— Да ты чё? — улыбаюсь я. — Ну… останови меня…
Улыбка получается дерзкой, вызывающей и наглой, и мне это даже нравится.
— Фраер набушмаченный, — хрипит он.
— Собака лаяла на дядю фраера, – подмигиваю я. — Ты просечь не можешь или думаешь, что я не просекаю? Вообще-то теперь я диктую условия, а не ты.
— Ты чё, сучёнок, думаешь, я из-за бабы унижаться буду?
Его аж трясёт от злобы и бессилия.
— А мне унижение твоё и не нужно, — пожимаю я плечами. — Хотел бы унижать, говорил бы с тобой при твоих шавках. И вот что, фраера и воры… они в твоём мире. А я не из него, я из другого огромного и прекрасного мира, и твои правила мне пох**. Не распространяются они на меня. Понимаю, тебе больно это слышать, но со мной лучше не воевать. Реагирую я быстро. Ты оценил? Надеюсь, оценил. Вот и всё. Я войны не ищу, но и не уклоняюсь. И ты далеко не первый, кому я это говорю. В общем, сам думай. Досвидос, короче.
Я поворачиваюсь и, не оглядываясь, иду к двери.
— Всё, ребятки, погнали, — говорю я и поднимаюсь по ступенькам. — А то наша Катенька беспокоится.
При упоминании Катеньки Ирина бросает на меня сердитый взгляд. Впрочем, со всей суматохой это, скорее, лишь дань традиции, чем реальное недовольство. Мы выезжаем. Жить будем в гостинице «Интурист» и наслаждаться наивысшими из доступных благ цивилизации. И практически буржуазной роскошью.
Я сажусь рядом со Скачковым.
— Говори, — кивает он, мрачно глядя на меня.
— Приедем — расскажу.
Он не возражает, понимая, что обсуждать подробности лучше с глазу на глаз.
— Ребятам надо отбой командовать.
— Какой ты лихой, — качает он головой. — Если приспичило — вынь да положь, да? Как капризное дитя.
— Не мы такие, жизнь такая, Виталий Тимурович. Надеюсь, выслушав меня, вы скажете, где я ошибся, и как можно было поступить по-другому, чтобы впредь я не наступил на те же грабли.
— Посмотрим, — буркает он и отворачивается к окну, а я закрываю глаза.
Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди… Мы отдохнём… Мы отдохнём! Что же, посмотрим.
Встречающая Катя, с лёгкостью проводит нас по дороге формальностей, быстро регистрируя на стойке и раздавая ключи. Но вместо того, чтобы завалиться в постель, я иду со Скачковым в бар, покупаю ему выпивку и рассказываю подробности этого во всех смыслах примечательного полёта.