Мне разрубили лоб! Мне руку до кости!"
И жадно их глаза — глаза рабов побитых —
Устремлены туда, на руки этих сытых,
И молят: "Мать мою убили — заплати!"
Эй, голь, на кладбище! Отройте там обломки
Святых родных костей, набейте вплоть котомки
И потащите их на мировой базар
И ярко, на виду, расставьте свой товар:
Гнусавя нараспев мольбу о благостыне,
Молитесь, нищие, на ветер всех сторон
О милости царей, о жалости племен —
И гнийте, как поднесь, и клянчьте, как поныне!..
Что в них тебе ? Оставь их, человече,
Встань и беги в степную ширь, далече:
Там, наконец, рыданьям путь открой,
И бейся там о камни головой,
И рви себя, горя бессильным гневом,
За волосы, и плачь, и зверем вой —
И вьюга скроет вопль безумный твой
Своим насмешливым напевом...
1903
Перевод В. Жаботинского
ЗАВОДЬ
I
Я знаю лес и в том лесу
Стыдливой Заводи красу
В оправе темнолистных куп.
Благословенный Солнцем Дуб,
Питомец бурь, над ней склонен.
И мир, обратно отражен,
Ей снится. Рыб искристый рой
Мелькнет по Заводи порой,
И Заводь удит их во сне.
Но что в заветной глубине
Она таит, — не разгадать.
Когда с востока благодать
На землю хлынет и заря
Дубравного богатыря
Омоет космы, и — Самсон
Под ласкою Далилы — он
Смеется в розовой сети,
И шепчет Солнцу Дуб:"Святи
Меня огнем! Мне вожделен
Золотоструйной неги плен!» —
В тот час, — скользнет ли луч по ней
Иль нет, — но Заводь у корней
Замрет, застынет, как стекло,
Чтоб, наклонив над ней чело,
Родимый видел великан,
Какою славой осиян;
И сладко грезить ей, что он
Ее любовию вспоен.
II
Настанет ночь, взойдет луна, —
И, тайною отягчена,
Дубрава спит. В листве, как тать,
Серебряные чары ткать —
Крадется луч. Но из древес
Простерло каждое навес,
Ревнивой тенью облача
От соглядатая-луча
Глубоких недр покой и тьму,
Где, погруженная в дрему,
На ложе золотом, — юней
Весенних роз и роз нежней, —
Лежит царевна древних дней…
Над ней хранительно витать,
Дыханья уст ее считать
Повелено душе лесной
В той храмине заповедной,
Куда, в свой час, войдет один
К своей невесте царский сын…
В тот час, — прозыблется иль нет
По Заводи зеркальной свет, —
Уйдет под сень опекуна
Многоветвистого она
И ляжет омутом ночным,
Нема безмолвием двойным,
И тайна в ней, и тишина
Волшебного лесного сна
Как-бы вдвойне углублена.
И ей сквозь темную дрему,
Быть может, вспомнится: к чему
В песках сухих, в лесах глухих
Найти невесту мнит жених?…
Желанный клад, он — тут, на дне,
В ее безвестной глубине…
III
Когда, всклубясь зловещей мглой.
Налягут тучи слой на слой,
Но кроют, глухо рокоча,
В дрожащих недрах гнев луча,
И редко-редко меж собой
Перемигнутся:"будет бой!» —
Еще не ведая, где враг,
Лес ждет… И вдруг — огней зигзаг
Мигнул…С расколотых небес
Просыпан гром… Вскипает лес…
Не шестьдесят ли мириад
Свистящих вихрей выслал ад,
Безликих бесов, бездны чад?
Вцепился в длинные власы
И рвет зеленые красы
Сонм исступленных дикарей
И по главам богатырей
Косматых хлещет. Гром гремит,
И тяжким шумом лес шумит,
Как-будто бурей возмущен
Пучин тяжеловодных сон,
И, сотрясенная до дна,
Гудит и стонет глубина,
Гнев неба, ветра вой глуша…
Тем часом Заводи душа
Уходит в омуты сипи,
Где, сумеречные струи
Расплавом беглым золотя,
Мерцают рыбки…Как дитя,
Укрыто матерним крылом,
Беспечно внемлет горний гром, —
Вдруг новой молнии излом
Его пугает и слепит,
Но мать над ним, — младенец спит:
Так в диком трепете огней
И Заводь дремлет у корней
Родного стражника; глаза
На миг откроет: все гроза! —
И мелкой дрожью задрожит,
И вежды сонные смежит…
Но и сошед в глухой затвор,
Стихийный слухом ловит спор, —
За леса царственный убор,
За ткань живую трепеща
Его измятого плаща,
За чаровательный чертог,
Чей святотатственно порог, —
Смутив обитель чистых нег, —
Попрал неистовый набег…
IV
За бурей день встает светло;
Но леса хмурое чело
Хранит уныния печать,
И любо смутному молчать
Под лаской тихой росных чар.
Меж тем в лугах молочный пар
Разливом стелется седым
И воскуряется, как дым,
И льнут к листве его клочки;
И лижут ветра язычки,
Успокоительно-теплы,
С листвы дремучей млеко мглы,
И шарят в лиственном венце,
И зыблют перья на птенце.
Так нежен трепет легких струй,
Как уст младенца поцелуй,
Когда пушок родимых щек
Щекочет мягкий язычок…
А над венцом дубравных глав
Остановился облак слав:
Златой синклит престольных сил
В пути воздушном опочил;
И старцев багрянит заря,
Несущих свитки, гнев Царя,
Дорогой дальней, из одной
Округи мира в мир иной.
И лес им в страхе предстоит,
Дыханье слитное таит —
И веток освеженных рост,
И шорохи оживших гнезд…
В тот час над влагою легка
Фата туманная; гладка
Парная Заводь… Снится ей:
Мимо идет собор князей,
Взыскующих земли святой
За поднебесною чертой.
Почто плывут к чужим брегам?
Мир вожделенный — здесь, не там!
Запечатленный — тут, в глуши,
В ее струящейся тиши,
В молчаньи девственной души…
V
О, мир блаженный, тайный свет
Моих невозвратимых лет,
Когда над отрока челом
Шехина дрогнула крылом!
В те дни — как мир дивил меня!
Как сладко, грудь мою тесня.
Вскипали слезы! Как сжигал
Ее восторг!…Я убегал
Живой дубравы в глушь и тьму —
Молиться Богу моему.
Тропой звериной, в летний зной,
По засеке заповедной
Бреду, бывало… Ропщет бор,
Где не стучал еще топор…
Веду с Незримым разговор…
Людского нет окрест следа;
Растелет солнце невода,
Но колыханием завес
Манит — в шатер Господень — лес.
Так, скинии взыскуя, раз
Лазоревый в чащобе глаз
Я встретил: Заводь то была.
Под гладью влажного стекла
Всплывал зеленый островок,
Как стол алтарный — одинок,
Шелковой устлан муравой,
Благословляющей листвой
Отцов лесных со всех сторон
Хранительно приосенен.
Над малой храминой — небес
Округлый свод в венце древес;
А пол у храмины — стекло.
И в своде, и на дне — светло
Горят, единый блеск деля,
Два огнезарных хрусталя.
Главою преклонясь к стволу,
Очами к зыбкому стеклу
Прильнув, часы я проводил,
Дивясь загадке двух светил
И двух миров, — и что первей:
Виденье неба иль зыбей?..
И старцы леса мне с ветвей
Кропили в грудь зеленой мглой,
И смутным пеньем, и смолой.
И наполнялась по края
Обильем сладким грудь моя,
И чуткий напрягался слух,
И ждал Шехины близкой дух…
И средь пустынной немоты,
Чу, — ясный голос: «Где же ты?..»
И удивленною листвой
Взгудели, смутной головой
Кивают мне древа, поют:
«Кто ты, вошедший в сей приют?..»
VI
Есть Божий, внятный нам язык —
Язык молчанья. Всякий лик
Земной и горней красоты
В нем есть, и все цветут цветы;
Но соткан он из эхо снов,
И нет ни звука в нем, ни слов.
На нем миры творящий Дух
Непостижимо грезит вслух;
И в нем, поэт, своей мечты
Истолкованье ловишь ты.
Глашатай знамений святых,
Он вечно развивает, тих,
Свой свиток огненных словес,
Являя духу свет небес
И снег вершин, и сумрак недр,
И злато нив, и мощный кедр.
Лет горлиц белых и орла,
И стройные людей тела,
И тайну ясную очей,
И по волнам игру лучей,
И ярость бешеных стихий,
Когда огня всклубится змий
Иль хляби вод идут на брег,
И звездочки падучей бег,
И солнца низкого пожар,
И вещий мед закатных чар…
И Заводь тихая, во сне
Свою загадку пела мне