в очень редких случаях решается покинуть жизнь вследствие одной какой-нибудь причины… всегда действует совокупность нескольких мотивов… Очень возможно, что несчастный убил бы себя спустя несколько дней, чтобы избежать позора ареста, но он не покончил бы с собой именно в этот день, если бы любимая женщина, ради которой он сделался преступником, цинично не призналась, что ему изменяет, это было последней каплей, переполнившей чашу горечи.
Тогда он ясно осознал необходимость немедленного конца. Он велел оседлать лошадь и поехал на смерть…
По всей вероятности, сцена, предшествовавшая самоубийству, была особенно бурная, и молодая актриса сама поняла, что зашла слишком далеко, потому что я нашел в квартире самоубийцы письмо, полученное уже тогда, когда он уехал, и которое ему не суждено было прочесть.
Вот это письмо:
«Мой обожаемый Эдуард, приезжай, я была несправедлива и раскаиваюсь. Прости меня.
Мария».
Раскаяние оказалось запоздалым. Молодой человек был привезен домой уже мертвым.
Арест актрисы был простой формальностью. Было очевидно, что она воспользовалась похищенными деньгами, но так же достоверно, что бедняга, совершивший ради нее кражу, скрывал от нее, каким образом он добывал деньги, которые ей давал. Она очень скоро была выпущена на свободу, и с тех пор я ничего уже о ней не слышал.
Эта женщина была до некоторой степени типом, олицетворяющим женскую испорченность и соблазн, на ее опыте я впервые убедился в справедливости старинного определения, над которым так много смеялись: «фатальная женщина». Да, фатальные женщины существуют и доводят до преступлений или смерти несчастных, загипнотизированных их глазами.
Глава 7
Дело о продаже орденов. Историческая роль госпожи Лимузен
29 сентября 1887 года Тайлор, по расстроенному здоровью, передал мне бразды управления сыскной полицией.
Каждое утро по заведенному порядку я приезжал к префекту полиции.
— Я намерен поручить вам очень важную миссию, — сказал мне господин Граньон. — Вчера вечером, — продолжал он, — в исходе двенадцатого часа, когда я занимался в своем кабинете, мне доложили, что какой-то господин желает меня видеть по очень важному делу. При этом мне вручили его карточку. Вот она: «Господин X… директор справочного агентства… улица…» Я приказал ввести этого господина, который извинился, что обеспокоил меня в такой поздний час, и объявил, что считает своим долгом сделать донос по важному делу, касающемуся государственной безопасности. Он утверждает, что некая госпожа Лимузен, живущая на бульваре Ваграм номер 32, занимается шантажом, доставая за деньги ордена, и, что всего важнее, обладает частью планов мобилизации. По словам этого господина, утверждавшего, будто он сам видел эти документы, достаточно будет простого обыска, чтобы захватить бумаги, касающиеся национальной обороны. Доносчик в подтверждение своих слов предложил лично представить госпоже Лимузен полицейского агента под видом богатого фабриканта, который желает получить крест Почетного легиона. Господин X. предсказывал, что эта дама пообещает ему выхлопотать орден за 25 000 франков.
— Мы не имеем права пренебрегать этим доносом, — сказал господин Граньон, — тем более, что дело касается национальной обороны.
Мне оставалось повиноваться этому приказанию, столь ясно и категорически выраженному, и я просил только префекта дать мне подробные указания относительно образа действий. Было решено, что я буду держаться поблизости дома госпожи Лимузен и, уже смотря по тому, что мне скажет агент, сопровождающий господина X., я сделаю обыск или не сделаю его.
Признаюсь, я находил поведение префекта вполне корректным. Что заговорили бы о нем на другой день, если бы доносчик напечатал в газетах, что префект полиции упустил случай задержать шпионку?
В сущности, ни Граньон, ни я не особенно верили в возможность продажи орденов, но, во всяком случае, нам казалось, что эта женщина — опасная интриганка, которая, хвастаясь своими связями с влиятельными лицами, может эксплуатировать доверчивых людей, и ее не вредно несколько пообуздать.
Господин Граньон вручил мне форменный приказ произвести обыск. Потом, когда я уже уходил, он напомнил мне, сколько неприятностей — и совершенно незаслуженно — ему пришлось вынести по поводу дела Обонеля. Этот чиновник за 250 франков продал газетке «Фигаро» копию с плана мобилизации 17-го корпуса. Полиция, не получив никакого распоряжения от военного министра, не имела права начать преследование Обонеля, между тем оппозиционные газеты напали на господина Граньона за то, что тот допустил побег Обонеля в Бельгию.
— Если ваш агент заметит что-нибудь подозрительное, — добавил Граньон, — то, не колеблясь, сделайте обыск. Я не хочу иметь второго дела Обонеля.
Я в точности исполнил данное мне предписание.
Выбрав из моих агентов человека смышленого и развитого, к тому же по наружности отчасти походившего на провинциального коммерсанта, я дал ему приказание отправиться к госпоже Лимузен в сопровождении господина X. Наш агент должен был назваться господином Ланглуа, негоциантом из Руана.
В то же время я и два других агента поместились на террасе маленького кафе на бульваре Ваграм, откуда прекрасно был виден дом номер 32.
Прошло часа полтора, прежде чем мой агент вышел из дома госпожи Лимузен и подошел ко мне. Он был один.
X. не сопровождал его.
Он подробно передал мне весь свой разговор с госпожой Лимузен, которая ответила, что может выхлопотать ему орден Почетного легиона.
— Милейший мой Ланглуа, — сказала она, — мне очень легко это сделать, а вам это обойдется всего в 25 000 франков. Наконец, для вашего спокойствия и в виде гарантии, я дам вам расписку, подписанную сенатором генералом д’Андло. Приходите завтра в двенадцать часов, и я познакомлю вас с двумя генералами, которые подтвердят вам все то, что я сказала, так как они оба примут участие в этом деле и получат за комиссию.
Мой агент добавил, что с недоумением видел в руках госпожи Лимузен письма на бланках Военного министерства.
При таких условиях я не смел медлить и обязан был исполнить в точности приказание начальника.
В сопровождении двух агентов, но, конечно, без мнимого Ланглуа, миссия которого еще не была окончена, я вошел в квартиру госпожи Лимузен.
Меня встретила худощавая женщина маленького роста, накрашенная и в белокуром парике.
Сначала она приняла меня с жеманной любезностью и, кокетливо улыбаясь, с поразительной словоохотливостью выложила передо мной весь свой арсенал высоких связей.
Я слышал последовательно имена генералов Тибодена, Буланже, Кафареля, д’Андло, многих депутатов и сенаторов.
В то же время она представила мне своего мужа. Господин Лимузен, торжественный в своем белом галстуке и черном сюртуке, был бы типичным благородным отцом, однако он казался сильно смущенным и равно ничего не знающим о делах жены.
Когда госпожа Лимузен заметила, что ее громкие фразы не производят на