Бенар, в сопровождении одной молодой женщины, которая казалась чрезвычайно взволнованной.
Господин Эрик Бенар рассказал мне, что, отправившись в комиссариат господина Ренжеваля, чтобы добыть кое-какие сведения относительно преступления на улице Серизе, он встретил в комиссариате эту женщину. По ее словам, она пришла заявить об исчезновении ее сестры Берты и умоляла, чтобы ей показали найденный труп, так как смутное предчувствие подсказывало ей, что это и есть ее сестра. Старик Ренжеваль, находившийся накануне дня выхода в отставку и уже не интересовавшийся никакими делами, просто-напросто выгнал эту несчастную. Господин Эрик Бенар, присутствовавший при этой сцене и угадавший чутьем репортера, что здесь пахнет сенсационной статейкой, привез молодую женщину в отделение сыскной полиции.
Когда господин Тайлор узнал об этом инциденте, он готов был обойтись с просительницей приблизительно так же, как и старик Ренжеваль. Мой начальник, как я уже говорил, не верил ни в случай, ни в неожиданные свидетельские показания. Его первым движением было пожать плечами. Но молодая женщина была упряма. Волей-неволей пришлось ее выслушать и записать то, что она говорила.
Она рассказала, что ее сестра была беременна на четвертом месяце и имела одну известную болезнь. Она указала также возраст исчезнувшей женщины, совпадавший с предполагаемым возрастом убитой, наконец, признала сережку, которую я показал ей, так как она находилась в моем бюро.
Кроме того, она сообщила мне следующую подробность:
— Моя сестра зататуировала на левой руке двух целующихся голубков со следующей надписью: «Этьену на всю жизнь».
На этот раз мне все стало ясно, это маленькое заявление доказывало, что доктора ошиблись и крысы решительно непричастны к этой мрачной драме. Убийца сам позаботился вытравить на руке жертвы следы татуировки.
Между тем господин Тайлор все еще сомневался. Он расспрашивал свидетельницу со скептицизмом человека, дошедшего до того, что он уже сомневался в возможности отыскивать убийц.
Как бы то ни было, но мадемуазель Сенсье так настаивала и так убедительно доказывала свои предположения, что господин Тайлор наконец согласился свезти ее в морг, где она признала останки своей сестры.
На следующий день я сделал другое открытие, которое позволило мне убедиться, каким образом убийца вытравил на руке своей жертвы следы татуировки, по которым ее можно было узнать.
Тряпки, найденные около трупа, были, по заведенному правилу, перевязаны красной бечевкой и снабжены соответствующей надписью и печатью. Случайно этот узелок попался мне под руки в бюро, и я с недоумением заметил, что по прошествии двадцати четырех часов черные чернила надписи превратились в красные. Следовательно, на этих тряпках была серная кислота.
Простого анализа было достаточно, чтобы подтвердить эту истину.
Итак, убийца воспользовался серной кислотой, чтобы обезобразить лицо своей жертвы и вытравить на ее руке отличительный знак. Одним словом, он хотел сделать ее неузнаваемой.
Вскрытие на следующий день доказало, что убитая действительно была беременна на четвертом месяце и имела ту болезнь, о которой говорила мадемуазель Сенсье. Относительно личности убитой не могло оставаться никаких сомнений.
Между тем врачи, вскрывавшие труп, поднесли нам совершенно неожиданный сюрприз. Они выразили сомнение относительно наличности преступления. Их протокол гласил приблизительно следующее:
«Труп не представляет знаков насильственной смерти, равно как нет доказательств естественной смерти».
Впоследствии я часто замечал, что судебно-медицинские протоколы отличаются большой туманностью.
Мадемуазель Сенсье, узнавшая сестру, сообщила нам новые подробности.
— Моя сестра была в связи с одним итальянцем, по имени Гавелло, — сказала она нам, — по всей вероятности, это он и убил ее.
Мы навели справки об этом Гавелло. Действительно, это он нанял комнату на улице Серизе, а на следующий день, как мы узнали, взял свой вклад из сберегательной кассы и уехал в Италию… Но вот и все. Напрасно его разыскивали по всей Италии.
Драма на улице Серизе навсегда осталась тайной, так как мы никогда не могли узнать мотива преступления и даже — было ли здесь преступление.
Быть может, Гавелло, увидя, что его возлюбленная умерла, был объят безумным ужасом при мысли, что его могут принять за убийцу, а может быть, он сам убил ее в припадке ревности. Мы этого не узнали.
Отыскать итальянца в Италии дело слишком нелегкое, к тому же в его распоряжении был целый месяц, а этого времени достаточно, чтобы уехать в Южную Америку.
Конечно, это не было триумфом полиции, но все же мы сделали кое-что. Нам удалось при очень трудных условиях установить личность жертвы.
Вскоре после того случай помог нам задержать убийцу, хотя, по правде сказать, мы для этого ровно ничего не сделали.
Однажды на улице Тревиз, в людской барского отеля Фульд, была найдена задушенной служанка мадам Кувелье. Несчастная, хотя и была почти парализована, но защищалась очень энергично. Ее труп оказался страшно изуродованным, почти растоптанным. Узнать, кто убийца, не представляло ни малейшего труда, так как преступник оставил более чем свою визитную карточку: он сам написал письмо госпоже Фульд, признаваясь в своем преступлении. Это был сын привратника в том же доме, двадцатилетний Дюкре, уже бывший несколько раз под судом.
Между тем убийца в продолжение трех дней оставался не разысканным, и на господина Тайлора опять посыпался град насмешек в газетах. Я должен заметить, что нападки прессы продолжались и после ареста Дюкре или, вернее, после того, как этот преступник-мальчишка сам явился с повинной.
В сущности, журналисты, подтрунивавшие над полицией, знали только часть истины, но если бы они знали все, нас положительно затравили бы насмешками.
Вот как было дело.
Дюкре, совершив преступление, не нашел ничего, кроме кошелька с шестью франками. Три дня он бродил по Парижу. Умирая от голода и усталости, не зная, где приклонить голову, этот юный негодяй решил сам просить, чтобы его арестовали.
На последние гроши, которые у него оставались, — подобно всем преступникам, подталкиваемый желанием знать, что говорят о его преступлении, — он купил газету и прочел, что в тот вечер все восемьдесят полицейских комиссаров устраивают банкет своему префекту, господину Граньону, в салонах Лемарделе, в тех именно, где помещается теперь редакция «Журналы».
По свойству огромного большинства преступников, которые любят порисоваться и разыгрывать эффектные сцены, сначала он задумал явиться лично в Лемарделе.
— Я говорил себе, — признавался он мне впоследствии, — что мое появление будет приятным десертом для префекта полиции. Но затем я рассудил, что при моем плохом костюме меня, пожалуй, вытолкают за дверь, не пожелают даже выслушать…
Этот двадцатилетний преступник был прав! Если полиции не всегда легко задержать преступника, который позаботился принять меры предосторожности, то еще труднее самому преступнику, который пожелал бы укрыться от непогоды под кровлей тюрьмы, заставить себя