Теперь так: они не знают. Им сказали обоим, что повезли в Москву на переосвидетельствование. Он, значит, прибыл с лечебницы в Киеве, она с лечебницы номер девять в Ленинграде. Они лечение тут не получают, чтобы ясное сознание и все такое. Поэтому у них возможно буйство и вплоть даже до попытки бегства. Вы сами должны понимать, что мы их обязаны сдать живыми, а дальше будет поступлено сообразно как надо. Поэтому в случае их каких-то действий — не до смерти. Это ясно? Не до смерти.
Что я намерен вам довести? Я повторяю, что это дело государственное. Если бы оно не было, то оба уже были бы понятно где. Раз зачем-то держали, значит, надо. Они под особым наблюдением обое, с самого начала, и о них докладывалось туда, куда, сами понимаете, просто так не будут. Сейчас будет очная ставка, весь результат пойдет туда же. Вы люди собрались серьезные, я вам тут азбуку рассказывать не буду. Но время вы сами видите какое, все на разгром врага и вообще. И хотя мы разгромим, конечно, врага… (Оглядывается.) Но сами понимаете, сейчас любая мелочь может иметь. Она такое может иметь значение, что некоторые могут полететь очень далеко. Если в такое время им сделана ставка, то это значит, что не просто так. Это всякое может быть. И я хочу, чтобы вы осознавали. Все, что тут сейчас будет, никто не должен знать вообще. Если одно слово просочится, то вы будете известно где. Вы нигде уже не будете. Одно слово! Все, что сейчас будет, — это никому. Ясно это? Я всех спрашиваю: ясно это?
РАЗРОЗНЕННЫЕ ГОЛОСА ИЗ ЗАЛА. Так точно!
ПОЛКОВНИК. Вольно, дальнейшее вам будет доведено.
Занавес раздвигается. Комната: шесть окон, занавешенных зелеными портьерами, конторский шкаф, на нем фикус в горшке, стол, вокруг него десять стульев, на стене огромный портрет Сталина. Солдат вводит Алексея, указывает ему на стул и уходит. Алексей садится, но, как только солдат ушел, встает и медленно обходит комнату. С противоположной стороны солдат вводит Анастасию, в руках у нее вышивание. Солдат уходит. Анастасия стоит и смотрит на Алексея, тот опять встает. Они молча, недоверчиво смотрят друг на друга.
АЛЕКСЕЙ. Здравствуйте. Вы мой доктор?
АНАСТАСИЯ. Нет, это вы мой доктор.
Пауза.
АЛЕКСЕЙ. Вы пришли ко мне?
АНАСТАСИЯ. Да, меня привели к вам.
АЛЕКСЕЙ. Тогда мы должны быть осторожны.
АНАСТАСИЯ. Мы всегда должны быть осторожны. Я иногда бывала неосторожна, и было нехорошо.
АЛЕКСЕЙ. Если мы будем осторожны, нам ничего не сделают.
АНАСТАСИЯ. Это мне всегда говорили и всегда что-нибудь делали.
АЛЕКСЕЙ. Я вас прошу быть спокойной. Мне кажется, я вас знаю.
АНАСТАСИЯ. Мне тоже так кажется.
АЛЕКСЕЙ. Вы изменились, но я вас знаю.
АНАСТАСИЯ. Вы тоже изменились, но мы должны быть осторожны.
АЛЕКСЕЙ. Мы будем осторожны. Мы должны помогать друг другу.
АНАСТАСИЯ. Все люди должны помогать друг другу.
АЛЕКСЕЙ. Вы не очень сильно изменились.
АНАСТАСИЯ. А вы совсем не изменились.
АЛЕКСЕЙ. Я очень сильно изменился. Прошло много лет.
АНАСТАСИЯ (эхом). Да, очень много.
АЛЕКСЕЙ (загибая пальцы). Один, два, три, четыре, двадцать три года.
АНАСТАСИЯ. Мне было семнадцать лет.
АЛЕКСЕЙ. Это ты? Я знал.
АНАСТАСИЯ. И я знала.
АЛЕКСЕЙ. Что ты знала?
АНАСТАСИЯ. Что это ты.
АЛЕКСЕЙ (подозрительно). Откуда ты знала?
АНАСТАСИЯ. Я видела сон.
АЛЕКСЕЙ. Какой сон?
АНАСТАСИЯ. Там была какая-то комната, темная. И стулья, много стульев, все пустые. Вошла я, вошел ты, а прочие так и остались пустые. И я все думала: почему десять, если нас двое? А потом поняла. Потому что нас осталось двое.
АЛЕКСЕЙ. Но я не знал.
АНАСТАСИЯ. И я не знала.
АЛЕКСЕЙ. Мне кажется, я должен наконец… Позволь мне наконец… (Подходит к ней.)
АНАСТАСИЯ. Нет, не надо. Я все боюсь, что это не ты.
АЛЕКСЕЙ. Кто же еще это может быть?
АНАСТАСИЯ. Какой-нибудь… врач.
АЛЕКСЕЙ. Я не врач. Скажи мне, как тебя теперь зовут?
АНАСТАСИЯ. Меня зовут так же, как и звали.
АЛЕКСЕЙ. Я тоже сохранил мое имя. А как теперь твоя фамилия?
АНАСТАСИЯ. Моя фамилия теперь больная Михайлова.
АЛЕКСЕЙ. Это хорошая фамилия, достойная фамилия. Был род Михайловых.
АНАСТАСИЯ. А какая теперь твоя фамилия?
АЛЕКСЕЙ. Я скажу тебе после. Скажи мое домашнее имя.
АНАСТАСИЯ (после паузы, задумчиво). Твое домашнее имя… было… Мася.
АЛЕКСЕЙ (разочарованно). Нет, не так.
АНАСТАСИЯ (смущаясь). Ну конечно, не так! Я тебя проверяю. Твое домашнее имя… было… Скажи мне сначала мое домашнее имя!
АЛЕКСЕЙ. Я первый спросил!
АНАСТАСИЯ. Но я девочка!
АЛЕКСЕЙ (с облегчением). Да, это ты. Когда я тебя обгонял, ты тоже всегда говорила: но ведь я девочка.
АНАСТАСИЯ. А ты говорил: ну и что, ведь я царь!
АЛЕКСЕЙ. Но я и был царь.
АНАСТАСИЯ (смеясь). Над всеми царь, а над девочками не царь. Я вырасту, выйду замуж за принца, принц побьет тебя.
АЛЕКСЕЙ. Я сам побью принца силой русского оружия!
АНАСТАСИЯ. И тут я уже ничего не могла сказать, потому что тоже любила силу русского оружия.
АЛЕКСЕЙ. Никто не устоит против силы русского оружия!
Шевелится портьера.
АНАСТАСИЯ. Ты изменился.
АЛЕКСЕЙ. А ты не изменилась. Я тоже видел сон.
АНАСТАСИЯ. Расскажи.
АЛЕКСЕЙ. Я видел комнату, и в ней много стульев. И там были мы, но не вдвоем. Эти стулья были люди, ты понимаешь? Они смотрели за нами. И я боялся сесть на стул, потому что в то же самое время это мог оказаться человек. И там была ты, но я боялся обнять тебя, потому что ты смотрела за мной. Я думал, что тебя прислали смотреть за мной.
АНАСТАСИЯ. Я не буду смотреть за тобой, я буду смотреть на тебя.
АЛЕКСЕЙ. Так мне можно обнять тебя?
АНАСТАСИЯ. Тебе можно обнять меня, Брюшенька.
АЛЕКСЕЙ (застывает). Так ты помнишь?
АНАСТАСИЯ. Но мы должны быть осторожны.
АЛЕКСЕЙ. Мы будем осторожны. (Бережно обнимает ее.)
Некоторое время стоят неподвижно.
Начиная с этого момента Алексей становится оживлен и почти весел, он обращается к Анастасии нежно, с интонациями тринадцатилетнего мальчика, Анастасия все еще недоверчива.
Я всегда знал, что ты жива.
АНАСТАСИЯ (после долгой паузы). Я не жива.
АЛЕКСЕЙ (весело). Да, пожалуй, я тоже. Конечно, ты права. Я тоже не жив. Но теперь мы вместе и все будет хорошо.
Алексей встает, подходит к Анастасии, опускается на колени и пытается с детскими ужимками ее обнять. Она отталкивает его.
В этот момент входит солдат с подносом, на подносе чайник, чашки, тарелочка с двумя чахлыми бутербродами. Алексей крепче обнимает Анастасию, она перестает вырываться. Солдат ставит поднос на стол.
(Солдату.) Вы забыли сливки. Сестра любит чай со сливками. Принесите, пожалуйста, сливки.
СОЛДАТ. Не положено. (Уходит.)
АНАСТАСИЯ (вырывается из рук Алексея). Я никогда не любила сливки. Это Маша любила сливки. Вы всё забыли, всё перепутали.
АЛЕКСЕЙ (садится снова на свой стул). Ничего подобного. Это ты забыла.
АНАСТАСИЯ. Я ничего не забыла.
АЛЕКСЕЙ. Ты любила сливки. И Маша тоже. А я не любил. Терпеть не мог сливки.
АНАСТАСИЯ. Да, это верно. И папа никогда не любил.
АЛЕКСЕЙ. Папа любил меня больше всех.
АНАСТАСИЯ. Папа любил меня, потому что я была швибзик.
АЛЕКСЕЙ. Кто ты была?
АНАСТАСИЯ. Вы всё забыли. Это не вы.
АЛЕКСЕЙ (становясь подчеркнуто строгим). Мы должны быть осторожны.
АНАСТАСИЯ. Откуда вы знаете, что мы должны и как мы должны? Я ничего не должна. Мне уже не будет хуже. Вы не помните даже швибзика.
АЛЕКСЕЙ. Я помню швибзика. Я проверял вас.
АНАСТАСИЯ. Зачем вам проверять меня, когда — вот? (Закатывает рукав и показывает ему локтевой сгиб.)
АЛЕКСЕЙ. Это может быть у другой, это может быть у многих… Папа больше всех любил меня, потому что я был царь. А швибзик может быть кто угодно. Ты много бегала и смеялась, и поэтому швибзик. А я был коричневый медвежонок, brun, поэтому брюша.
АНАСТАСИЯ. Я знаю, что коричневый будет brun!
АЛЕКСЕЙ (быстро, по-французски). Если вы хотите, чтобы нам сохранили жизнь, вы должны играть со мной и все подтверждать.
АНАСТАСИЯ (по-французски, запинаясь). Мой дом слева, Анна идет на вокзал, вокзал далеко.
СОЛДАТ (входя). Не положено.
АЛЕКСЕЙ. Что не положено?
СОЛДАТ (тупо). Не положено! (Уходит.)
АЛЕКСЕЙ. Он все слышит.
АНАСТАСИЯ. Я вам говорила.
АЛЕКСЕЙ. Я знал. Почему ты говорила эту чушь?
АНАСТАСИЯ. Почему, почему. Должен сам понимать почему. Сам сказал, они все слышат. (Разливает чай.)