И я все еще борюсь с этим желанием, когда Крейтон обнимает мое лицо ладонями и целует меня с нескрываемой страстью. И потом, когда он поднимается по трапу и на прощание машет мне.
Сидя в одиночестве в «Кадиллаке», я думаю о том, что мне, возможно, не следовало сдерживать моего желания.
Глава 13. Холли
На следующий день я только заканчиваю обедать бутербродом с тунцом, как кто-то стучит в дверь.
Серьезно? Опять?
Я уже получила сегодня две доставки от Крея. Сначала Линдер, внук Делорес Мейнард, заглянул ко мне с другими блокнотами, которые Крей заказал у нее для меня. После того как я дала ему двадцатку в качестве чаевых, я чуть не потеряла сознание от великолепия цветов, когда открыла пакет.
Потом пришел Бен, владелец «Пойла и Яиц».
– Какого черта ты здесь делаешь? – спросила я его.
Он поднял в свободной руке розово-черную сумку для боулинга.
– Специальная доставка от твоего парня.
– Что это, черт возьми?
Я взяла у него сумку и расстегнула молнию. Внутри оказался ярко-розовый, покрытый блестками шар для боулинга с моим именем, выгравированным на нем. И еще розово-черные туфли.
Что это значит?
– Ну, хорошо. Теперь, когда я покончил с этим, мне нужно бежать, малышка. Увидимся вечером в кегельбане, если ты собираешься прийти.
Я бормочу что-то в ответ, пока он осторожно спускается по ступеням и, прихрамывая, идет к своей машине. Понятия не имею, что я ему сказала, потому что я была слишком потрясена. Я взяла записку, приклеенную к шару, и поставила сумку на пол.
Прочти меня.
Я развернула записку и прочитала:
Если тебе вдруг станет скучно. К тому же, полагаю, жители Голд-Хэвена будут очень рады, если у тебя появится повод снова заехать в кегельбан и дать еще один импровизированный концерт. Я видел лишь конец предыдущего, и, даже хорошо сдобренный текилой, он был бесподобен.
Я скучаю по тебе.
Твой, Крей
Черт.
Если я уже не отдала бы свое сердце этому мужчине, он украл бы его прямо в этот момент, когда я увидела блестящий розовый шар и розово-черные туфли. Возможно, я единственная женщина на всей планете, которая предпочла бы этот подарок бриллиантовому ожерелью от Хэрри Уинстона. Но меня потрясло, сколько заботы и продуманности было в этом жесте.
И следующий настойчивый стук в дверь выводит меня из задумчивости.
– Иду, иду, – бормочу я и рывком открываю дверь.
Мне следовало бы заглянуть в завешенное кружевным тюлем окошко во входной двери. Но я этого не сделала.
– Эй, детка! Мама дома!
Глава 14. Крейтон
Когда вчера я прибыл в Нью-Йорк, я сразу же включился в работу и с тех пор почти не останавливался. Кэннон мрачно смотрел на меня, пока я заказывал шар, туфли и сумку для Холли. Но я выдворил его из кабинета, чтобы организовать другую доставку. И это было единственное не связанное с бизнесом время, которое я позволил себе выкроить после возвращения в Нью-Йорк. Во всем остальном это была катастрофа за катастрофой.
Мой дядя обвинил меня в нарушении лояльности по отношению к моей собственной чертовой компании и узурпировании корпоративной возможности, потому что я не дал совету директоров проголосовать на предмет покупки студии «Хоумгроун», прежде чем купить ее лично.
С тех пор как вернулся, я проводил почти все время, запершись в кабинете со своими адвокатами – с теми, которых я лично нанял защищать меня, поскольку из-за конфликта интересов адвокаты моей компании не могли бы этого сделать, не нарушая корпоративной этики. И то, что они говорили мне, звучало не слишком хорошо. Безусловно, у меня было множество аргументов в мою пользу, и хороших аргументов, но лишь один тот факт, что, по их словам, у дяди вообще были основания подать на меня в суд, бесил меня.
Этого не случилось бы, если бы я поставил вопрос о приобретении студии на голосование, получил одобрение совета директоров и после этого начал бы переговоры о покупке. Но я так чертовски спешил, мне так не терпелось завершить это дело ради Холли, чтобы исполнительные директора студии не смогли бы навредить ей, что я облажался. Я еще никогда так не лажал. Если дядя подаст на меня в суд, моя репутация и в мире бизнеса, и у моих директоров и акционеров будет подпорчена, возможно, безвозвратно.
Мне следовало бы рассказать Холли все до того, как я вчера уехал из Кентукки. Она единственный человек, с которым мне хочется делиться всем, но она полностью недоступна для меня, потому что я поступил как последний кретин и не сказал ей ни слова о том, что я сделал.
Я знаю, что отчасти мне не хотелось делать этого, чтобы не нарушить установившийся между нами хрупкий мир. Гармония, которую мы обрели, была так чертовски прекрасна, и мне не хотелось все испортить еще до того, как мы смогли насладиться ею.
Но я не хочу ничего рассказывать ей, когда она находится так далеко от меня. Я не думаю, что она снова убежит, но остается шанс, что она может подумать, будто я пытаюсь купить ее. И я не собираюсь рисковать, объявив ей все без предварительной подготовки.
Когда Кэннон позвонил мне вчера в Кентукки, он сказал лишь, что мой дядя собирается подать на меня в суд. Он не сказал, что для этого есть веские основания. Я решил, что адвокаты разберутся с этим дерьмом очень быстро. Видит бог, я достаточно им плачу. Но пока нет никакого решения. Просто множество возможных вариантов действий.
Я беру телефон и все-таки звоню Холли. Просто услышать ее голос будет большой поддержкой для меня.
Кэннон сидит в конференц-зале рядом с моим кабинетом, когда я беру телефон и нахожу номер Холли. Это нетрудно, потому что он первый в списке любимых номеров. Может быть, Кэннон в последнее время сердится из-за этого. Он знает, что его место заняли.
На третьем звонке она отвечает.
– Крей?
При звуке ее голоса я испытываю небывалое облегчение.
– Привет, детка.
– Привет. Я могу перезвонить тебе попозже? Я… я немного занята сейчас.
Я слышу голоса на заднем фоне, и она, должно быть, зажимает микрофон рукой, потому что я слышу, как она что-то тихо говорит кому-то. И мое облегчение сменяется беспокойством.
– Холли? Все в порядке?
– Да, все в порядке. Могу я перезвонить тебе через пару часов?
Ее голос звучит неестественно, и я ничуть не