состоит в том, чтобы небрежно перегнуться через стол, подразнить Крея видом моих прелестей и соблазнить его на то, чего мне хочется.
Прошлой ночью, после того как мы повсюду рассыпали фишки, он был невероятно порочен, снова трахая мою задницу пальцами и языком. Но он отказывался дотронуться до моих гениталий, заверяя, что им нужно еще денек отдохнуть.
Я решительно настроена изменить это сегодня. Но мои планы рушатся, когда я из-за полуоткрытой двери в дальнюю комнату слышу голос Крея, разговаривающего по телефону.
– Я думаю, ты не понимаешь, Кэннон. Это сейчас самое важное. Холли для меня самое важное. Я знаю, что ты – да, знаю, знаю. Но ты не слушаешь меня. – Крей поворачивает голову и видит меня. – Я перезвоню тебе позже.
Он даже, очевидно, не стал ждать ответа, потому что почти в тот же момент положил телефон на стол и шире распахнул дверь.
– Эй, ты уже встала. Как тебе спалось на матрасе, лежащем на полу? Я до сих пор не могу поверить, что мы сломали эту кровать. – Его взгляд упал на починенный стол. – И стол тоже.
– Крей, что случилось?
Язык его тела говорит мне о том, что что-то неладно. Он хмурится, его челюсти крепко сжаты, и весь его вид противоречит его беззаботным словам.
Он проводит пальцами по волосам и вздыхает. Его губы сжимаются в полоску.
– Ты помнишь, я сказал, что иногда мне приходится прибегать к устрашению и лично присутствовать в офисе? Сейчас один из таких случаев. Мне нужно вернуться в Нью-Йорк.
Реальность. Вот что послужило причиной смены настроения Крейтона.
И с моей стороны было бы наивным думать, что мы сможем навсегда остаться в этом маленьком мирке. Меня тоже поджимает время. Если мы хотим, чтобы у нас что-то сложилось, мы оба должны заняться своими жизнями.
– Тогда тебе следует ехать в Нью-Йорк и заняться устрашением, – говорю я ему.
Его лицо серьезно, на нем нет даже тени улыбки.
– Я сказал тебе, что останусь с тобой до тех пор, пока ты не поймешь, что для меня нет ничего важнее тебя. А если я уеду, я нарушу данное тебе обещание.
Волна тепла снова разливается по моему телу. Я качаю головой и кладу руку ему на плечо.
– Ты уже доказал мне это. Я верю тебе. А теперь отправляйся в Нью-Йорк и занимайся своим бизнесом, как безжалостный диктатор, каким ты, я знаю, хочешь снова стать.
Напряжение понемногу покидает его.
– Ты уверена?
– Да. Ты сказал мне: по-настоящему важно лишь то, что происходит между нами. И это означает, что мы, каждый по-своему, разбираемся со своим дерьмом и поддерживаем друг друга. Рядом мы или нет. Если я смогу быть рядом с тобой, я буду, и наоборот. Мы как-нибудь все наладим.
Крей наклоняется и целует меня в подбородок.
– Я люблю тебя, Холли.
– Тогда иди, завоевывай мир. Я буду ждать тебя, когда ты покончишь с этим.
Он поднимает голову и смотрит на меня, и в его взгляде отражается целое море чувств. И у меня замирает сердце.
– Я думал, что у меня есть все, – тихо говорит он. – А потом я встретил тебя. И теперь у меня точно есть все.
Я проглатываю комок, застрявший у меня в горле, чтобы сдержать слезы, готовые брызнуть из глаз.
– Ты не должен говорить мне такое. Я еще не в состоянии справиться с этим.
– Я сам не знал, что буду в состоянии сказать это, пока не встретил тебя. Полагаю, нам еще предстоит научиться всему этому.
Я киваю и стискиваю его руку.
– Упаковывай вещи, и я отвезу тебя в аэропорт. Полагаю, мне следует спросить, не возражаешь ли ты, если я оставлю эту машину себе и вернусь на ней в Нэшвилл.
Он накрывает ладонью мою руку.
– Конечно, я не возражаю. Если ты не будешь возражать против того, чтобы я купил тебе новую машину, хочешь ты этого или нет. И я сам выберу тебе модель, потому что твоими предыдущими двумя машинами были «Понтиаки», а Детройт даже больше не выпускает их.
– Как хочешь. Только помни, что я все еще вожу машину как девчонка из Голд-Хэвена, так что оформи соответствующую страховку.
Он бормочет про себя:
– По зрелом размышлении я лучше куплю тебе танк.
Но я лишь смеюсь в ответ. Мне абсолютно все равно, что он купит мне. Лишь бы это было на четырех колесах и доставляло меня из пункта А в пункт Б. А если эта машина окажется чудовищно дорогой, я немного повыпендриваюсь… а потом милостиво соглашусь.
Теперь, когда мы вступили в новую фазу отношений, меня больше не волнует, как он собирается тратить свои деньги. Крейтону не нужно покупать меня – я и так уже принадлежу ему. А теперь, как мне кажется, он пытается заботиться обо мне, холить и лелеять меня, и это совсем другое. И я не собираюсь огорчать его отказом.
– Когда ты возвращаешься? – спрашивает он.
Пожав плечами, я мысленно пробегаюсь по моему графику, потому что у меня нет под рукой телефона.
– Вероятно, останусь здесь еще на день-другой. У меня еще есть время.
Я оглядываю комнату.
– Именно это было мне нужно. Я останусь, поработаю над песнями, насколько смогу, прежде чем вернуться. Я, может быть, даже упакую кое-какие вещи и съезжу в Гудвилл. Мне нужно принять решение относительно этого дома.
– И какое решение ты собираешься принять?
– Мне следует продать его. У меня нет никаких причин оставлять его себе.
– Но?
– Но я еще к этому не готова.
– Холли. – Крей поднимает руку и касается моего лица. – Тебе нет необходимости продавать дом, если ты не хочешь этого.
– Но как-то глупо продолжать платить налоги на недвижимость и коммунальные услуги, если никто здесь не живет.
– Детка, – говорит он, и его взгляд становится нежным. – Мы можем позволить себе это.
– Хорошо, я пока не буду его продавать. Приятно знать, что я могу всегда вернуться сюда. Кроме того, я обнаружила, что мне нравится сохранять связь со своими корнями.
– Хорошо. Я рад. – Его телефон звонит, и на экране появляется имя Кэннона. – Мне нужно ответить на этот звонок.
– Иди, завоевывай мир из Нью-Йорка, Крей. С нами все будет в порядке.
Я подталкиваю его к лестнице, и он уходит. Кроме его короткого приветствия, я не слышу их разговор. Но инстинкт подсказывает мне, что не все в порядке в Нью-Йорке и в «Карас Интернэшнл».
Желание спросить у него распирает меня, но я сдерживаю себя… и сейчас, и позже, по пути в аэропорт.