хочет оказаться – и это не мои штаны.
– Бог мой, неужели ты и впрямь сказал это?
Иногда я оказываюсь не готова к его откровенным высказываниям.
– Это правда. И это ты дразнишь меня обещаниями дать мне отведать этой роскошной задницы.
С этим я не могу спорить.
– И все-таки ты сумасшедший.
Он смотрит на меня, и его глаза горят огнем.
– Это ты делаешь меня сумасшедшим, женщина. Я схожу с ума по тебе.
Мой смех стихает, и я судорожно глотаю.
– Это правда?
Я не могу взять назад свой вопрос. И я ожидаю, что Крей ответит на него тоже вопросом, вроде «что правда?». Но он не делает этого.
– Это правда, черт возьми, Холли. Именно это я и пытаюсь показать тебе. Вот это. Мы. Это, черт возьми, правда.
Крейтон наклоняется и касается губами моих губ, и я не могу сдержать улыбку. Кто улыбается во время поцелуя? Я, но только тогда, когда целую этого мужчину.
Он пользуется тем, что мои губы приоткрылись в улыбке, и его язык проникает внутрь, дразня меня и пробуя на вкус. Мои руки по своей собственной воле начинают поглаживать его тело. Это тело идеально, в том числе говорящий чудовищные непристойности рот, которым я никак не могу насытиться.
Когда он наконец отрывается от меня, его глаза говорят мне все, что он думает и что чувствует. Тепло разливается по моему телу… и тут это происходит.
Эти слова.
Они вырываются у меня, и я не могу остановить их. У меня нет сил их остановить.
– Я люблю тебя, Крей.
Его взгляд, и без того нежный, становится еще нежнее.
– Мне кажется, я ждал целую вечность, чтобы услышать это от тебя.
– А мне кажется, что я ждала тебя целую вечность. Мне следовало бы сказать, что я многое сделала бы по-другому в своей жизни, но на самом деле я не изменила бы ничего, потому что это значило бы рискнуть тем, что я оказалась сейчас здесь, с тобой.
– Ты все изменила для меня, Холли. Всю мою чертову жизнь.
Я зарываюсь пальцами в его волосы, притягиваю его к себе и прижимаюсь губами к его губам. И целую его со всей любовью и страстью. Потому что он мой. В первый раз после того, как в Новый год в Лас-Вегасе мы сказали «да», я чувствую, что Крейтон Карас по-настоящему принадлежит мне. Телом и душой. Сердцем и мыслями.
И я люблю его.
Наш поцелуй длится целую вечность, и мы не можем оторваться друг от друга. Когда Крей наконец поднимает голову, его член, огромный и затвердевший, прижимается к моему животу. И я вспоминаю, зачем именно мы здесь оказались.
– Я хочу тебя, – шепчу я.
– Ты уверена?
– Да.
Крей выпрямляется и смотрит на меня сверху вниз.
– Твое сердце и твоя девственная задница в один вечер. Господи, Холли, я действительно самый удачливый сукин сын на планете.
Я качаю головой и смеюсь.
– Серьезно. Некоторые твои высказывания сегодня… они просто неприличны.
– Мне не нужно больше притворяться быть приличным с тобой, – говорит он с улыбкой. – Я могу быть просто собой.
Что-то сжимается у меня в области сердца, которое Крей только что признал своим. И я на мгновение закрываю глаза. Я сдалась. Я растаяла.
– Давай избавимся от твоей одежды, любимая.
Я приподнимаю задницу, чтобы он смог стащить с меня джинсы, трусики и носки. Потом я поднимаю руки, и он через голову стягивает с меня свитер, футболку с длинными рукавами и бежевый топ.
– Я вижу, ты серьезно отнеслась к моим словам, когда я велел тебе одеться потеплее, – говорит Крей с усмешкой.
– Похоже, я начинаю серьезно относиться ко всему, что ты говоришь.
– Хорошо.
Это единственное слово несет в себе очень много смысла.
Я полностью обнажена, за исключением моего бюстгальтера, и я собираюсь расстегнуть его, но Крей останавливает меня:
– Позволь мне.
Он полностью обнажает меня, и это очень подходящая метафора для описания того, что он со мной сделал. И у меня в голове начинают складываться строчки, в самый неподходящий момент, и я замираю.
Вот дерьмо!
Это хорошие слова. Я их слышу.
Крей тоже замирает.
– Что случилось?
Я закусываю губу и смотрю на его каменный член, выглядывающий из джинсов. Я полностью обнажена, а в моей заднице торчит анальная пробка.
Вау, Холли, высшая оценка за неподходяще выбранный момент.
– Холли, какого черта?
– Насколько ты разозлишься, если я попрошу тайм-аут?
Его глаза расширяются.
– Тайм-аут? – Он произносит это слово медленно и недоверчиво. – Что все это значит?
Я начинаю жевать губу.
– Мне нужно кое-что немедленно записать, пока я не забыла.
Я не знаю, чего ожидать, но явно не этой ослепительной улыбки, громового смеха и покачивания головой.
– Вот что случается, когда влюбляешься в творческую личность.
Он перегибается через спинку кровати, берет блокнот, который подарил мне, и протягивает мне его.
Я все еще прокручиваю в голове его слова «влюбляешься в творческую личность», а он открывает блокнот, внутри которого лежит ручка. Я сажусь и беру блокнот и ручку. Пристраивая блокнот на коленях, я какое-то время не решаюсь начать писать. Это кажется почти преступлением – писать в таком прекрасном блокноте.
Крей замечает мое колебание и правильно угадывает его причину.
– Любимая, она сделает для тебя еще полдюжины блокнотов. Так что не беспокойся из-за этого. Просто записывай свои стихи.
Чувство любви снова охватывает меня, и я начинаю поспешно писать в блокноте. Слово за словом, строчку за строчкой. Песня обретает очертания быстрее, чем когда-либо прежде. Я забываю о том, что совершенно обнажена, но я не забываю, что Крей наблюдает за мной. И его присутствие дает мне творческую энергию и подхлестывает меня.
Не знаю, сколько прошло времени, когда я поднимаю голову, – пять, пятнадцать или пятьдесят минут, но подозреваю, что не больше пятнадцати. Если не ошибаюсь, я никогда не сочиняла песню так быстро. И это чертовски хорошая песня.
И то, что я вижу, подняв голову, приводит меня в шок. Крей сидит на краешке кровати, медленно массируя свой член и не сводя с меня напряженного взгляда.
– Что… что ты делаешь?
Я запинаюсь не потому, что склонна к заиканию, а потому что я шокирована тем, как он мастурбирует при виде того, как я сижу голая и записываю свою песню.
– Это было одно из самых эротичных зрелищ, какие мне приходилось видеть, – говорит он.
– Ты это серьезно?
– Совершенно серьезно. И если ты не впустишь меня в ближайшие пять минут в свою задницу, я кончу прямо на