'Луна светит особенно ярко, и я решила вести дневник', — было выведено под датой. 'Когда мне надоест, я перепишу рецепты в другую книгу, а эту сожгу. Сегодня я провалялась целый день в кровати и встала только после полуночи, решив прогуляться в лес за сон-травой. На обратном пути мне повстречались двое мальчишек, возвращавшихся в городок по главному тракту. Уж не знаю, что они делали на улице в столь поздний час, но один из них схватил меня за волосы, когда я проходила мимо с корзинкой, а второй выхватил нож. Я пыталась отбиваться тростью, но палку выбили у меня из рук и со смехом переломили через колено. Меня остригли, как мужчину, а потом мальчишки, размахивая клоками волос, во всю прыть понеслись вперед. Я не могла их догнать, да и не хотела. Расчесываться стало значительно проще, как и мыть голову. Интересно, зачем им мои волосы?'
Наглая черная ворона села на подоконник, с минуту чистила перья клювом, а затем стала расхаживать по подоконнику взад-вперед, выискивая старые крошки.
— Харр! Харр! — радостно каркала она, обнаруживая лакомство.
'Десятое мая, четверг. Когда я была еще маленькой, одна женщина сказала, что у меня никогда не было матери. Как такое возможно? — думала я тогда. Повзрослев, я все поняла. Моя мать, даже если она когда-либо существовала, оставила меня сразу же, как только увидела. Может, швырнула в сточную канаву или бросила где-то в лесу, желая мне скорейшей кончины. У меня впалые щеки, как у старухи, сухие бесцветные волосы, тусклые глаза. Я ни на что не годна, кроме как…'
Здесь запись обрывалась жирной черной кляксой.
'Пятнадцатое мая, суббота. Давно стемнело, но почти во всех домах горит свет. Горожане отмечают начало лета. Никто не пригласил меня на праздник, и мне грустно и одиноко. От меня все отвернулись, отвернулась Гильдия, хотя я думала, что мое место — в ее рядах. У меня ничего нет. И пусть горожане кажутся мне сродни насекомым, которые изо дня в день копошатся в своих муравейниках, добывая пищу, строя дома или воспитывая своих отпрысков, я ничем не лучше. Мне все труднее подниматься с постели и заставлять себя двигаться'.
'Двадцать первое мая, пятница. Я ударила тростью мальчишку, который пытался обидеть Харридан, стреляя в нее из рогатки. Кажется, я немного перестаралась, потому что у него потекла кровь. Он плакал, обзывал меня 'старой ведьмой' и уверял, что скоро меня сожгут на костре, как делали в древности'.
'Второе июня, суббота. Впервые за много месяцев в этот дом вошел кто-то, кроме меня. Вальда носит под сердцем ребенка, ее живот порядочно выдается вперед, и срок родов уже подходит. Она пожаловалась на сильные боли, терзающие ее по ночам. Женщина выглядела очень бледной и измученной, но я протянула ей флакон с настойкой на драконьей крови, которой иногда пользовалась сама. Не знаю, почему я отнеслась к ней с сочувствием, ведь все горожане меня ненавидят. Вальда поблагодарила меня и не успела шагнуть за порог, как необъяснимая сила заставила меня вымолвить: 'Твой ребенок умрет. А вскоре ты последуешь за ним'. Она была так напугана, что едва не выронила зелье'.
'Пятое июня, вторник. Старуха, торгующая овощами на рынке, сказала мне, что у Вальды родился мертвый ребенок, и женщина не может найти себе места от горя. Я решила никому не говорить о том, что Вальда недавно была у меня и просила помощи. Чего доброго, подумают, что это я во всем виновата'.
'Шестое июня, среда. По громкой погребальной музыке, разбудившей меня утром, я поняла, что умер кто-то еще. Спустившись с холма, я спросила девочку, шагающую в тылу траурной процессии, кого хоронят. Вальду, ответила она. Вчера вечером женщина повесилась'.
Дверь распахнулась настежь, в дом ворвался сквозняк, переворачивая страницы дневника вместе с легкой тряпичной обложкой. Книга захлопнулась. Морвена ворвалась в хижину, возбужденная, раскрасневшаяся: в ее глазах был живой блеск.
— Харр? — спросила ворона.
— Ох, Харридан, — выдохнула Морвена, — ты не поверишь, что со мной произошло. Да, я жива, как видишь, хотя ты не очень-то рада, верно? Кто бы кормил тебя и оберегал от несносных детишек, если бы я погибла? Ты думала об этом?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Харр, — согласилась ворона, мол, думала, конечно.
— Неблагодарная птица, — проворчала Морвена, опускаясь на табуретку.
Ворона спрыгнула с подоконника на стол, неторопливо приблизилась к девушке и заглянула ей в лицо, чуть наклонив головку. Морвена сунула руку в карман своего потрепанного балахона и протянула Харридан черствый кусочек хлеба. Птицу не требовалось долго упрашивать — она стала клевать хлеб прямо из ее ладони.
— Они спеленали меня веревками, как дикое животное, — сказала Морвена, — а я ведь даже не кусалась. Но это все неважно. Знаешь, перспектива быть сожженной на костре вовсе не так печальна, как я считала. Меня все-таки признали ведьмой, хотя я не умею колдовать. Глаза, которые видят смерть, так они про меня сказали. Представляешь? — Морвена негромко, скрипуче рассмеялась, и ворона поддержала ее, разразившись хриплым карканьем. — А потом явились эти люди из Гильдии. Настоящая колдунья в алом, Харри, не то что я.
— Харр? — поинтересовалась птица.
— Красивая? Очень. Пожалуй, она похожа на девушек с Альвийских островов, про которых говорят, что 'ликом они прекраснее солнца'. Только волосы у нее черные. — Морвена нахмурилась и поджала бледные, пересохшие губы. — Нашла, что спросить.
— Харр, — виновато каркнула ворона, опустив голову.
Девушка обижалась недолго.
— Но накидка, Харри! — воскликнула Морвена. — Она просто великолепна! По краям расшитые атласные ленты, на спине изображены три луны, которые сверкают, как настоящие! И я никогда — а уж поверь мне, я многое повидала — не видела такого насыщенного красного цвета! Ох, как бы я хотела носить такой же плащ!
— Харр?
— Чего хотели люди из Гильдии? — растерялась девушка. — Я и сама не знаю. Меня отпустили, вероятно, по их указке, а по чей же еще? Странно, — она подперла руками голову, опершись локтями на стол, — я думала, они давно забыли обо мне.
— Харр-харр? — спросила ворона.
— Расстроилась ли я, что меня не сожгли? Ну что ты болтаешь, глупая птица!
Морвена рассержено взмахнула руками, и Харридан пришлось перелететь обратно на подоконник. Больше они не разговаривали. Девушка стала заниматься повседневными делами: чуть прибрала на письменном столе, рассовав порошки, камешки и пучки травы по ящикам, расставила флаконы в ряд под окном, развела огонь в очаге и подвесила над ним котелок с водой.
Когда раздался громкий стук в дверь, Морвена уже успела подкрепиться и приготовить лекарства, которые ей следовало принимать ежедневно. Птица мирно дремала, спрятав голову под черное крыло, но стук заставил ее встрепенуться. Морвена не спешила впускать посетителей. Она подозрительно покосилась на Харридан, как будто ворона могла ожидать гостей.
— Харр?
Наступило недолгое затишье, а потом по дереву забарабанили с еще большим усердием. Морвена всерьез испугалась за дверь, которую будет некому починить, если она слетит с петель. Девушка снова переглянулась с вороной, и птица кивнула, давая свое благословение. С некоторой опаской Морвена проковыляла к двери и распахнула ее вовнутрь.
Морвене пришлось посторониться, пропуская в хижину ту самую девушку, чьим алым плащом она недавно восхищалась, и высокого темноволосого мужчину с клинком на бедре. Харридан каркнула, уставившись на чужестранцев блестящим черным глазом.
Морвена и не думала благодарить людей из Гильдии за свое спасение.
— Чего вам надо? — мрачно поинтересовалась она. Стоя рядом с незнакомой красивой ведьмой, Морвена чувствовала себя настоящим пугалом. — Чего пришли?
Летиция с интересом окинула взглядом внутреннее убранство хижины. Подошла к столу, увидела потрепанный дневник и хотела взять его в руки, но Харридан злобно клюнула ее в ладонь.
— Какая мерзкая птица, — заметила госпожа ди Рейз.
— Это валравн, — с гордостью сообщила Морвена. — Когда Харридан съест сердце ребенка, то станет прекрасной женщиной. Много прекраснее тебя, — торопливо добавила она, заметив недоверие во взгляде Летиции. — Она понимает по-человечески. И очень ранимая.